Морок (СИ)

Вадим кивнул, проглотив заслуженную иронию.

— Видимо, надо… сломать. Я и сейчас раздваиваюсь. Одна моя половина готова допустить чудеса, другая — сопротивляется изо всех сил. Защитный механизм, тот, что оберегает мозг от сумасшествия, не даёт поверить в субъективную реальность. Если всё то, что мы видим, слышим, едим, чувствуем, есть продукт наваждения, тогда… Где граница? Между нашим миром и псевдо? Где конец того и начало этого? Ведь была и, пожалуй, где-то есть эта полоска. Невидимая. Линия, за которую нас утащило в этот омут.

РАЗВОРАЧИВАЙ КОМАНДУ НАЗАД ПОКА НЕ ПЕРЕСЕКЛИ ВРАТА

Словно на мерцающем табло загорелись слова в памяти и смутный образ старообрядца, ставшим давно сном, возник и… даже не он. Глаза. Знакомые, но не узнаваемые. Вадим вздрогнул, поёжился. Словно вколачиваемые в доску гвозди мерным ударом входили в сознание слова Люси.

— … мы прошли… когда… трудно сказать… линию… — Глаза старообрядца жгли, а слова про «врата» рассеивали внимание Зорина, но усилием он вернулся к Людмиле.

— Я не фантаст, Вадим, но если бы попыталась, скажем, накидать кистью по нашей ситуации, я бы… Я бы представила это так. Образно, скажем, что все мы пятеро в данный момент, находимся в состоянии анабиоза. Глубокого анабиоза. И всем пятерым снится одинаковый сон. Яркий, насыщенный. Стереосон. Про порталы, про спуски и возвращения. Про повторяющийся день и блуждающую часовню. Про то, как мы едим и наедаемся. Про то, как мы пьём и напиваемся, смотрим, общаемся, смеёмся, горюем, плачем, расстраиваемся. Есть и другой вариант. Не всё тут морок, а только какая-то часть. Тонкая перегородка, разделяющая миры прохудилась и через неё как через дуршлаг просачивается невидаль. Как в миксере происходит смешивание реального и нереального. Отсюда путаница, где настоящее, а где обман — вопрос вопросов. Я не эксперт, но как ты сам счёл, продвинулась, возможно, чуть дальше. Только мои складывания на уровне чувств и воображения. Это наитие, а нужны знания. Их не хватает, я уже говорила…

Людмила осеклась, словно наткнулась на препятствие, дважды хлопнула ртом, собираясь, но продолжения не последовало. Взгляд её вопросительный был обращён к Вадиму.

Вадим облизал сухие губы и вздохнул.

— Допустим. — Он постарался выдерживать тон ровно, деловито. — Допустим, Люся! Где нам взять эти знания? И есть ли у нас время на эти знания? Наш поход затянулся неимоверно и эта вина, не в укор вам, по праву на моей совести. Но оставим сопли! По существу — твоё предложение? Учиться?! Каким образом? Входя и выходя из портальчиков? Разгадывать загадки, мотать на ус, собирать данные… Это единственный вариант? Альтернативы, как я погляжу, нету?

Пока Зорин занимался перечислением, Людмила слегка кивала, а когда он закончил, улыбнулась как способному ученику.

— Альтернативы, Вадим Николаич, нету. Увиливание или игнор, как ты его назвал, совершенно не сделает погоды в нашем случае. Тупой упрямый спуск приведёт нас снова сюда. Остаётся изучить изнанку морока, подобрать ключ, так сказать, а там…

Секундную паузу тут же заполнил Климов, в патетике воздвинув руки.

— А там разверзнется небесье и Зевс могучий беспощадный протянет нам свою ладонь! — Он улыбнулся извинительной улыбкой и развёл руками. — Простите, ребята, не удержался! У меня защитный механизм — издёвка. Каждый спасается, как может. А вообще, я согласен с Люськой. Мы ходим по кругу, а идти надо в самую сердцевину этого…

Он кивнул, отчего-то не на часовню, а именно на тот барак, где струился из печной трубы дымок.

— Мой подкорень, мой закулисный товарищ — дубль Климов в обёртке говорил в прямом контексте: пока не научитесь ладить с этим, понимать это, будете обламываться всегда. А ещё он сказал: работайте — каждый в своей схеме сам. Индивидуально… Как-то так сказал. Это к тому, что воля над чьей-то волей даёт нежелательный эффект. У каждого свой путь, своя нитка. Ради бога, проследуй по ней и получи свою порцию знаний. А у нас что? Ходим табуном и путаемся друг о друга. В итоге, информации — ноль, а наше желание заныкать свой груз глубже в себя, оборачивается тем, что мы выбрасываем его на общее обозрение. Кстати, я свой кокон так и не увидел…

— Увидишь ещё, какие твои годы. — Пообещал Головной, притушивая окурок об псевдо-реальный колодец.

— Это да!

Олег покончив с курением, выразительно взглянул на Вадима.

— Вообще, Николаич, трёпу много, а по сути, правы… И Ваня и Люся.

— И что ты предлагаешь? Разделиться и каждому идти в своё измерение? На экспресс-обучение? Занятно…

— Да не-е. Предлагаю дружненько обследовать часовню. Ломиться вниз глупо! Анабиоз с нами или что, какая разница? Куда счас спешить? Ты знаешь, сколько мы здесь? И я нет. Могу догадываться, могу и ошибаться. И потом, сдаётся мне: потеряны мы не только в пространстве, но и во времени. Куда нас вынесет, когда вынесет и вынесет ли вообще. Ты спросил, я ответил! Моё предложение: вперёд на врага! Часовня! Хотя… Интересно бы узнать, что за истопник там такой. У меня тоже чуйка: не кокон там…

Все дружно воззрились на забористый дымок, тянущийся из дымохода. Молчание порушила Наталья, которая, слава богу, вернулась в прежнее своё состояние, обморок ли её встряхнул или сама встряхнулась.

— Нетушки! Давайте всё-таки пройдём в часовню! Вы-то вдвоём смотрели и на престол и на иконы, а я… а мы трое, вот и не смотрели! Одно дело услышать от вас, а другое — самой посмотреть. Люсь, Вань, ну скажите, а?! Я хочу в часовню!

Капризность в голосе и кокетливый изгиб бровей было тем, что определяло Наталью до срыва. Помнила ли она себя сорвавшейся или нет, важно было следующее: девушка, если и боится, тем не менее, стремится оставаться собой. Существенная деталь в тревожной обстановке. Зорин, про себя решивший прогуляться, куда бы-то ни было, будь то часовня или другой мнимый объект, посуровел и выдержал строгое лицо.

— Кто вам сказал, что мы идём по морокам заморачиваться? Понравилось, что ли?! Мазохисты?

— А есть выбор?! — Крикнули хором, и Зорин не успел понять кто: Ваня и Люся или Ваня, Наташа. Он поглядел на Головного, тот сделал непритязательную мину: дескать, решать тебе, но с большинством я согласен.

— Понятно, ребята… — Вадим усмехнулся, ногтём указательного пальца пошкрябал шкурку дерева колодца. Поднёс палец к носу, задумчиво произнёс:

— Интересно, когда колодцы исчезнут, останется ли грязь под ногтями?

Произнёс риторически, в сторону, но взгляд его невольно коснулся Люси.

Людмила приняла сигнал, но ответила спустя. Подождав…

— Вопрос в том, насколько сильно ты этого хочешь.

— Я?! Хочу?

— Ну… да. Только не думай, что здесь всё решает прямолинейное сознание.

— Подсознание?

— Точно. Подсознание — вещь автономная, область неизученная и по определению потёмки души. Однако, подножим кормом для него служат наши флюиды. Эмоции, и скажу, скорей всего, бессознательные эмоции. Я бы сказала, неконтролируемые… Неуверенность, страх. Не явный страх, а внутренний. Нарастающий. В виде тревоги, беспокойства. Ярость, гнев, боль, тоска, печаль — это материал, из которого лепятся у каждого желания и нежелания. В мире физическом подобные проявления обыкновенный психо фон индивидуума. Здесь же, в проклятом царстве-государстве из глины подсознания выстраиваются всякие заморочки. Бред, заточенный под реальность.

Вадим, который давно внимал Людмиле как профессору парапсихологии, всего лишь сухо спросил:

— Выходит, мы опасны сами себе?

— Мы опасны лишь тем, что не знаем этого. Не умеем управлять. Басню читали «Мартышка и очки»? Во-от! Мы — мартышки, а вот это всё — очки…

— И мы норовим одеть их на задницу! — Схохмил Ваня и скорчил рожицу, тыкая в неё пальцем. — А лицо-то вот оно, вот оно, обезьяна глупая!

Смех разорвал воздух. Смеялись, понятно, над хохмой, здесь Ваня был на своём месте, однако… Вадим почувствовал: смеяться надобно чаще, пусть даже над пальцем. Серьёзность — враг незаметный, коварный… Смех да юмор расхолаживает, а строгий подходец неудобен в стране непонятного. Можно так закрутить мозги, что свинтить на них пробку.