Дикая охота. Полотно дорог (СИ)

- Это сложнее, чем кажется – оно гораздо тяжелее, чем я думала, - она вновь перевела сосредоточенный взгляд на Крыло. Даэн усмехнулась краешком рта и, спрятав клинок в ножны, скрестила руки на груди.

- Я знаю. Но у тебя все получится. Расслабься и попробуй – это как с твоим Бессмертным: впусти в себя силу и позволь ей вести.

Мара кивнула, все такая же собранная - и донельзя смешная. Даэн стоило огромных трудов удержаться от того, чтоб не схватить ее, плюнув на обучение, и не закружить, крепко держа в объятиях, чтоб та вырывалась и отпихивала ее руки… Впрочем, происходящее здесь и сейчас было шуточно-серьезным, и Коршун приняла самый серьезный вид, на который только была способна – лишь ощущала, как подрагивают кончики губ.

Некоторое время Мара все так же топталась, изредка прикрывая глаза или наоборот, начиная озираться по сторонам. Даэн терпеливо ждала, гадая, как поступит женщина и что она сделает. Ведьма с Крылом смотрелась странно – впрочем, Даэн вспоминала себя и своих погодок на первой тренировке, и к горлу подкатывала теплая волна смеха. Они все когда-то были забавными ощипанными птенцами в желтом пуху, не умеющими ничего, кроме как галдеть да смотреть на мир громадными круглыми глазами. Сейчас же каждая из них заслужила имя – и это значило многое. За птичьими прозвищами стоял весь их путь, вся их сложная, трудная дорога, и Даэн очень хотелось дать Маре какое-нибудь имя. Пускай ненастоящее, пускай в шутку…

Мара осторожно двинулась, медленно ведя Крыло сверху вниз и поворачиваясь направо – так аккуратно, словно боялась разрезать пространство остро отточенным лезвием. Даэн следила за ней, любуясь ее прямой спиной, слишком деревянной и напряженной, сведенными лопатками, слишком зажатыми, руками, слишком слабыми и медленными… Она была «слишком», она была «не до конца» - и Даэн любила ее всей собой, вот такую, любила так, как вряд ли любил кто-то на этой земле, да и вообще – среди всех звезд всех миров. Ведьма резко развернулась, а в ушах Даэн вдруг зашумело, загудело, и она смотрела во все глаза, как медленно падает черная прядь на ее лицо, как соскальзывает с острого плеча коса, как складки ее юбки путаются в ее ногах, то ли мешая, то ли подчеркивая ее странную красоту. Это совсем не походило на Танец – но Даэн было все равно.

Люблю.

Мара бросила на нее неуверенный взгляд через плечо и тут же отвернулась, делая шаг в сторону, как учила Даэн, и рассекая воздух вертикально. Огоньки в масляных лампах разом мигнули, дрогнув под стеклянными куполами, и свет лег на ее левую руку, вытянутую в сторону так, словно она держала в ней второе Крыло – или словно сама ее рука была настоящим птичьим крылом. Шаги у нее были резкими и быстрыми, но рукам не хватало сил, и Даэн знала почему-то, что Хартанэ не придет к ведьме – но ей так нравилось смотреть, как женщина Танцует. И ей было совершенно плевать, что та же Дамала проскрежетала бы, что это бес знает что, а не Танец – все равно. Ничего прекраснее в своей жизни она не видела.

Люблю.

Волосы ее растрепались, а спина взмокла – Даэн видела испарину, покрывшую нежный открытый затылок. Она даже не знала, сколько прошло времени с того момента, как ведьма сделала первый робкий шаг, и все не могла насмотреться на то, как она кружится. Когда женщина опустила руки и остановилась, Птица словно очнулась от странного сна. Затих шум в ушах, затихло все, и теперь она слышала лишь потрескивание огоньков в лампах да сбившееся дыхание своей Мары.

- Я больше не могу, - признала ведьма, устало смахивая со лба мокрые пряди, - Видишь – это действительно сложно: у меня вот не получилось.

- Ничего, - Даэн подошла к ней, мягко забирая из ее рук Крыло и пряча его в ножны на поясе. Ведьма сама привалилась к ней, разгоряченная, изможденная, и Даэн с наслаждением обняла ее, вдыхая ее запах, - Хартанэ приходит лишь спустя годы тренировок. Этому учат долго.

- Почему ты не сказала? – пытливо заглянула ей в глаза Мара, упираясь ладонями ей в грудь и чуть поглаживая кончиками пальцев кожу. Даэн легонько поцеловала ее в висок, губами снимая сладкую соль с ее кожи.

- Чтобы ты хотя бы попыталась, Мара, - она улыбнулась женщине, что нахмурила тонкие брови с красивым изломом и ворчливо отозвалась:

- Я бы и так попыталась…

- Ну конечно, конечно, - скрипуче передразнила она ведьму, и та, фыркнув, попыталась отстраниться от рук Птицы – но Коршун не отпускала, с нежностью глядя на нее. Привлекая Мару к себе, Даэн опустилась на ворох сена, усаживая ведьму на свои колени, - Иногда мне кажется, что тебе и впрямь пятьдесят лет, моя старушка.

- Судя по тому, как ты держишь меня, еще иногда тебе кажется, что мне лет пять, - иронично прищурилась Мара. Впрочем, выпутаться из рук Даэн она не пыталась, и Птица лишь прижалась лбом к ее плечу, наслаждаясь тишиной, текущей по венам внутри них обеих.

- Разве что пять тысяч – а то и больше. Ты гораздо древнее меня и всего сущего в этом мире, - Даэн ощутила, как прохладные руки ложатся на ее плечи и несмело трогают косточку у основания шеи, соскальзывают на ключицы и возвращаются обратно. В этом не было никакого вожделения – лишь теплая нежность мягких ладоней, и сквозь это прозрачное прикосновение Птица чувствовала любовь. Голос Мары прозвучал где-то над ухом, и в нем слышались искорки смеха:

- И что же, заслужила ли я какое-нибудь имя своим Танцем?

- Конечно, - улыбнулась Даэн, - Я буду звать тебя Фазаном.

Пальцы Мары, перебирающие выбившиеся прядки на ее затылке, вдруг замерли.

- Почему Фазан?!

- Со стороны, Мара – не серчай уж – ты выглядела как Фазан, - со смехом Даэн уворачивалась от ее кулаков, что тут же начали колотить ее по плечам, - Очень серьезный и царственный Фазан, знающий себе цену, надо сказать! Ай!..

Они повалились на сено, и тычки посыпались на Даэн со всех сторон, и ей оставалось лишь с хохотом ловить руки ведьмы, пока та, возмущено кряхтя, словно рассерженный деловитый еж, избивала ее. Разве может быть так, чтоб тебя у меня – отняли? Разве могут боги, что правят всеми мирами, разлучить нас с тобой? Под спиной приятно кололись сухие былки, и сладкий аромат полей и колосьев, тянущихся к солнцу из теплой земли, пропитывал кожу, прорастая сквозь тело и стремясь к небесам, и над ними гудели толстобокие пчелы с пушистыми спинками в золотой пыльце, и мелкие дикие цветочки с синими лепестками терялись среди наливающихся жизнью стеблей…

Коса Мары рассыпалась по плечам, и женщина рухнула рядом с ней, посмеиваясь и вытягивая ноги поверх ее ног. Даэн обняла ее за плечи, ощущая, как нежность наполняет все ее существо.

- А если серьезно, - она повернула голову к Маре, легонько касаясь губами ее лба, - Я бы назвала тебя Синичкой. Молодой еще совсем, осторожной… Ты Танцевала очень…

- Неуклюже, - буркнула ведьма – беззлобно, впрочем. Даэн мягко щелкнула ее по носу:

- Нет. Очень… так, как Танцуют совсем птенцы – но при этом сознательно, взвешенно. Почему-то мне в голову сейчас пришла синичка… Знаешь, как будто она сидит на ветке, рябиновой, например, и гроздь такая алая, яркая…

- И уже зима, - тихо продолжила Мара, устраиваясь на ее плече. Коршун хмыкнула:

- Да, и уже зима – но только самое начало. И вот эта синичка сидит на ветке и смотрит на меня, клонит голову набок, а я протягиваю ей ладонь, на которой пшеничные зерна лежат. И она присматривается ко мне, перепрыгивает с ветки на ветку, подлетает к протянутой ладони – и тут же летит обратно к ветке, испугавшись моего вздоха. Но потом все-таки берет зернышки…

Воцарилось молчание. Мара, рисуя кончиком пальца неведомые руны на животе Даэн, тихонько спросила.

- А что еще ты видишь?

- Еще? – Даэн задумалась на миг, - Хм. Не знаю даже… Понимаешь, я не то что бы вижу – так, приходит в голову всякое. Обрывками. Будто картинки.

- Расскажи мне, - мягко попросила Мара, а затем добавила – совсем уж неслышно, почти бесшумно, - Дай мне поглядеть вместе с тобой.

Просьба была странной, и почему-то Даэн вспомнила, как Мара впервые показывала ей видения – в их самую первую ночь, в белом городе пещерных эльфов. Как она пела свою колыбельную про дом, в котором шел дождь, и меж половиц прорастала дикая трава и рожь. Как свет скользил по ее бокам золотым перышком, и как красиво он танцевал на белой, нежной коже. Птица лишь крепче прижала к себе Мару, закрывая глаза и сосредотачиваясь на золотой искорке, прячущейся где-то в груди.