Сыны Всевышнего (СИ)

– Не волнуйся так, Лапочка, – насмешливо пророкотал в ответ Радзинский. – Именно это я и собираюсь сделать. Ромашечка… – Роман почувствовал, как длинные волосы Радзинского щекочут ему лицо, и сморщился недовольно. – Что же ты, Ромашка, – укоризненно вещал дед, помогая ему сесть. – Как институтка, честное слово… – Содержимое бокала обожгло внутренности, заставив – несмотря на явно алкогольную его сущность – мгновенно отрезветь и вспомнить все сопутствующие ситуации обстоятельства. – Иван Иваныч не зря сказал, что коньяк эффективно приводит тебя в чувство, – хохотнул Радзинский.

– Какой Иван Иваныч? – хрипло поинтересовался Роман.

– Мюнцер, – хмыкнул Викентий Сигизмундович. – Был как-то случай в нашем далёком прошлом: его статья в сборнике была подписана «Мюнцер И.И.» и редактор – простодушная такая женщина – спросила, как, мол, его имя-отчество? Иван Иваныч? С тех пор и пошло – иначе его на кафедре и не называли…

– Он ведь уехал на Святую Землю. На праздники, – требовательно глянул на Радзинского Роман.

– Верно – уехал, – с готовностью подтвердил тот. – И перед отъездом посоветовал в случае чего отпаивать тебя коньяком.

– Вам смешно? – со злостью процедил Роман.

– Мне грустно, Рома, – сухо ответил Радзинский. – Ты ужасный эгоист и не думаешь о том, что у Мюнцера свой путь – непростой путь. И каждый шаг, который отделяет его от финишной черты, для него мучителен. Ты не представляешь, как он устал, сколько он всего сделал!..

– А я настолько мало значил в этой его жизни, что он не счёл нужным даже попрощаться со мной! – ожесточённо бросил Роман.

– Имей совесть, Ромашка! – не выдержал Радзинский. – Зачем ему с тобой прощаться?! Да – он уехал на Святую Землю и, скорее всего, больше не вернётся! Но ты от этого только выиграешь! Теперь, когда бы ты ни захотел его увидеть, Мюнцер всегда будет ждать тебя на втором уровне Карты! И после того, как он уйдёт, для тебя ничего не изменится! Или ты хочешь, чтобы Мюнцер ради тебя задержался в физическом теле ещё на пару десятков лет?!! Тебе будет приятнее, если он будет давать тебе уроки, сидя в инвалидном кресле?!!

– Пару десятков лет?! – Глаза Романа невольно округлились, и он откинулся обратно на подушку.

– А ты как думал? – ехидно хмыкнул Радзинский, мгновенно смягчаясь. – Задача второй ступени – накопление духовного знания. Для дальнейшего развития у тебя под ногами должна быть твёрдая почва. Ты должен узнать о Боге всё, что возможно о Нём узнать посредством усвоения формального знания. О Нём, о мире, о человеке…

– Спасибо за радостную новость, – съязвил Роман. – Я покорён Вашим оптимизмом. Так Мюнцер умер или нет?! – он снова перешёл на крик.

– На самом деле это не имеет значения, – серьёзно заверил его Радзинский. – Именно это Мюнцер и хотел тебе сказать. Он оставил своё тело и отправился в тот мир, через который пролегает ныне твой путь, чтобы продолжить твоё обучение без помех со стороны своей слабеющей плоти. В этом мире у него этих двадцати лет не оставалось. Ещё немного, и он не смог бы учить тебя. Карта – единственное место, где ничто не будет ему мешать. Мюнцер сделал выбор в твою пользу – пойми это! Он ждёт момента своего ухода с нетерпением. Для него смерть – безболезненный и желанный переход в мир лучший, чем этот. И он страстно желает, чтобы ты тоже получил возможность прожить жизнь не как маг, а как Бен Элийон. И тогда ты сможешь уйти, как уйдёт Мюнцер. И как уйдём все мы. И Бергер…

– Зачем Вы это сказали? Про Бергера? – ледяным тоном спросил Роман. – Пытаетесь мной манипулировать?

– Манипулировать – это вот. – Радзинский с ухмылкой потянул за возникшую в воздухе ниточку, заставляя Романа бухнуться на колени и в искреннем порыве обнять ноги учителя.

– Не делайте так больше! – яростно прошипел Роман, стряхнув наведённый Радзинским морок.

– Не буду, Ромашка, – извиняющимся тоном произнёс Викентий Сигизмундович. Он опустился на пол с ним рядом и крепко обнял взбешённого подростка. – Простишь меня?

– Дайте-ка подумать… – обиженно прикинул вслух Роман. – Я могу торговаться?

– Да ты только и можешь, что торговаться! – захохотал Радзинский, награждая его лёгким подзатыльником. – Пойдём. Мне ещё перед Кирюхой оправдываться. Хотя – что уж такого произошло?! Ума не приложу…

====== Глава 114. Ночь тиха над Палестиной ======

«Ночь тиха над Палестиной. Спит усталая земля-а-а-а. Горы, рощи и долины – скрыла всё ночная мгла-а-а-а. Скрыла всё ночная мгла…». Звуки двух голосов сливались так идеально и струились так легко и свободно, что можно было забыть о том, что они порождены человеческим искусством, и приписать их природе, услаждающей наш слух нежным пением льющейся воды, шелестом травы, тихой музыкой сердца, которую мы обычно не замечаем, но любим и ценим, как бы проста и незатейлива она ни была.

Руднев смотрел прямо в глаза Кириллу, и тот, не смея отвести взгляд, выводил мелодию рождественского песнопения, гипнотизируя, в свою очередь, Андрея Константиновича. Ноты лежали между ними на лавке и иногда вспархивали от движения воздуха, когда господин адвокат особенно энергично взмахивал рукой, по успевшей уже укрепиться регентской привычке.

– Выше всяких похвал! – умилённо воскликнул Радзинский, нарушая тишину вескими хлопками аплодисментов. Он одобрительно потрепал Кирилла по волосам и насмешливо поглядел на Андрея Константиновича.

– Подслушивали? – подчёркнуто небрежно бросил Руднев.

– Нет. Просто мимо проходил, – хохотнул Радзинский. – Какой же ты всё-таки молодец, Андрюш! – растроганно проговорил он. Определённо, Викентий Сигизмундович смотрел на Руднева с гордостью. – Только что ж ты Кирюху так запугал? Смотри, он до сих пор как каменный!

Бергер поспешно опустил глаза.

– Кирилл Александрович прекрасно знает, что его страдания никакого удовольствия мне не доставляют. Так что – ничего личного… – Руднев тщательно подравнял со всех сторон стопку листов с нотами и с достоинством поднялся.

– Прости, – неожиданно с чувством сказал Радзинский.

– За что? – сдержанно поинтересовался господин адвокат, не поднимая на будущего тестя глаз.

– Тогда, в больнице – я не по злобе тебя прессовал. Исключительно для пользы дела! Ничего личного – ты меня поймёшь…

Андрей Константинович недоверчиво посмотрел на виноватую физиономию Радзинского, взгляд которого был подозрительно простодушен, и прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

– Хотите сказать, что мы с Вами одного поля ягоды?

– Не только. Намекаю, что ты легко можешь представить себя на его месте, – Викентий Сигизмундович показал на Кирилла.

– Воспитываете? – усмехнулся Руднев.

– Как же иначе, Зая? – захохотал Радзинский. – Ты же мне не чужой! – и он без церемоний сгрёб господина адвоката в охапку, в одну секунду растрепав его безупречную причёску.

– Знаю, – насмешливо прищурился Руднев, мягко отстраняясь и независимо встряхивая волосами. Потом отчего-то смутился и чуть не выронил свои бумаги. Возможно, потому, что теперь он действительно знал. А может быть, потому что вспомнил, как насквозь промочил накануне горючими слезами пиджак на груди Радзинского, оплакивая своё несчастливое детство. Ибо коварный Карабас невыносимо сочувственно гладил господина адвоката по голове и ласково шептал, какой Андрюша хороший мальчик и как бы он его – Андрюшу – баловал, если бы мог повернуть время вспять и стать в этом – невозможном – прошлом его настоящим отцом. Видение этой альтернативной реальности оказалась таким живым и ярким, что Андрей Константинович чуть не прокусил себе руку, в которую впился зубами, чтобы не разрыдаться совсем уж позорно. И ведь теперь нельзя было подлечить израненное самолюбие законным негодованием – мол, лживый манипулятор вывернул меня наизнанку из своих циничных соображений. Нет – любовь и сочувствие Радзинского были настолько горячими и при этом неоспоримо искренними – в этом сомневаться не приходилось – что едва не прожгли в сердце Руднева дырку.

– Вот и славно! – хмыкнул Викентий Сигизмундович. – А теперь… – сказал он, потирая руки, – Откладывайте свои ноты, я вас кормить буду!