Музыкальный Дом (СИ)

Уилл.

Знакомый голос позвал его сквозь завесу беснующегося вала, который поднимался над Уиллом, над Ганнибалом, над всеми в этом доме, угрожая уже не только врагам, но и всему людскому роду. Гнев такой же безжалостный, слепой и сокрушительный, как гнев самого Бога. Не будет пощады никому, если опустится длань его. Все они падут, и земля обрушится пеплом.

Эту жизнь должен забрать не ты. Мейсон принадлежит Марго, она заслужила свою охоту.

Яростная пелена отступила, и Уилл повернулся к Алане, которая все это время напряженно следила за ним. Кровь, скопившись во рту и окрасив зубы, стекала у него с подбородка, растекалась пятнами по рубашке и пачкала каплями пол. Ему больше не нужно было ее спасение, да и ничье-либо вообще.

Уилл видел, что не пройдет и пяти минут, как Алана, в лучших традициях своего учителя, положит Мейсона на кровать в его комнате, задерет ему халат и, надев перчатки, выдоит его сперму массажем простаты, пока Марго придерживает пластмассовый стаканчик. Обойдется с ним как с животным во время гона. У них будет столько попыток оплодотворения, сколько они захотят. Им хватит двух. Мейсон же без аппарата для отсоса слюны вскоре начнет захлебываться в бесконечных криках, угрозах в сторону Марго, и та утопит его в любимом аквариуме с угрем.

Поморгав, чтобы вернуться в реальность, он сделал вежливый шаг в сторону.

— Он твой, — произнес за него Ганнибал, обращаясь к Алане.

Не став мешкать, та скинула руку Мейсона с пульта каталки и взялась за поручни позади.

— Что ты будешь делать с Ганнибалом?

— У тебя полчаса, чтобы управиться и улететь на вертолете, прежде чем заявится ФБР. Я бы на твоем месте не мешкал, дорогая, — снова вмешался Ганнибал, кивая в сторону Марго. — Другого шанса не будет.

Алана, даже не глянув на Лектера, нахмурилась и сжала губы в линию.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я тоже, — наконец тихо ответил Уилл и вытер кровь с подбородка тыльной стороной ладони, до сих пор сжимая нож скользкими пальцами. Несколько секунд в размышлении, и он передал оружие ей. — Воткни в него, пока он еще будет жив, и оставь рядом с телом. Иди.

Алана взяла нож, обернув носовым платком. Второго приглашения они с Марго ждать не стали: не слушая вопли Мейсона в попытках выторговать хоть немного времени, не прощаясь, вывезли его в коридор, и за ними глухо закрылась дверь.

Будто спало какое-то заклинание, Уилл коснулся бока и с удивлением увидел свежую кровь, его собственную. Один из охранников все же попал в него, пока стрелял наобум в темноту. Рана была не слишком серьезная, но вскоре ему понадобится помощь.

Если он, конечно, собирается выжить.

Уилл посмотрел на Ганнибала, и тот ответил ему долгим нежным взглядом.

— Я знал, что ты придешь.

— Рад за тебя.

— Ты попрощался с женой?

— Ей будет лучше подальше от меня.

— От нас.

— От нас, — Уилл тяжело вздохнул, усталость медленно наваливалась на него, как тени из углов комнаты: нога ныла от перенапряжения, и скоро откажет ему совсем.

Он вынул изо рта окровавленную монету и выкинул куда-то в сторону трупов. Слишком много сил ушло на последнее сражение с Корделлом: тот все еще был жив и пытался, постанывая, уползти за Аланой и Марго. Скоро поднимутся охранники. Еще семеро. Ему не справиться с ними в одиночку, но и умирать на ферме Мейсона он не собирался. Решение было только одно: освободить Ганнибала, выбраться отсюда, а затем уже разбираться с последствиями. Слыша каждую из его мыслей, Ганнибал улыбнулся шире.

— Что бы ни произошло дальше, что бы ты ни решил с нами, ты не один, Уилл. Мы с тобой пройдем через это вместе.

Вместе они и устроили эту бойню. Их жертвы валяются на полу, жертвенный нож передан, и ягненок уже едет к своему алтарю, они оба примут эту жертву. Они даровали милосердие и оба возрадовались рождению будущей жизни. Они примут на себя смерть неугодного, а следом всех, кто пойдет против них. Каждый из них теперь больше, чем человек: цикл замкнулся, и так и должно было случиться, ведь для знака вечности нужны две петли.

Бога никто никогда не видел. Бог пребывает в нас, и любовь Его совершенна. Что мы пребываем в Нем и Он в нас, узнаём из того, что Он дал нам от Духа Своего. И мы познали любовь, которую имеет к нам Бог, и уверовали в нее. Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. И едины мы.

Словно в трансе, Уилл отстегнул по очереди все ремни, удерживающие Ганнибала, чувствуя, как под пальцами будто проскальзывали заряды статического электричества. Ганнибал был босиком, узкие лодыжки с выпирающими косточками из-под грубых штанов комбинезона смотрелись беззащитно. Он сделал шаг с подножки со всем достоинством, и Уилл не отступил, чтобы дать ему места. Они оказались лицом к лицу, без каких-либо преград. Впервые наравне.

Уилл протянул руку к его лицу, чтобы снять намордник, и Ганнибал наклонился ближе, чтобы ему было удобнее, когда позади щелкнул взводимый курок. Они оба не обращали внимания на свое будущее: какой смысл, если все тонуло во тьме?

Один из охранников сначала услышал, а затем и увидел высунувшегося из коридора Корделла с месивом вместо лица. Замерев в шоке от открывшейся кровавой вакханалии в гостиной, бандит Мейсона не стал ждать ни секунды. У Уилла было только два варианта, и он остался на месте, закрывая Ганнибала собой как живым щитом.

От пули в спину его всего дернуло, и он упал на теплую грудь перед собой, хватаясь за чужие плечи. Не чувствуя боли, Уилл стал тонуть — океан был солон от крови убитых и его собственной. Он прислонился к Ганнибалу всем телом: коснулся лбом его шеи, ощутил тепло кожи, настоящей, нежной, очень гладкой, и, будто только и ожидая его первого шага, Ганнибал обнял его и прижался щекой к макушке.

Последняя волна океана схлынула, исчезнув в белой пене, чтобы навсегда упокоить их за собой.

Он помнил движение и хаос. Тишину и легкие колебания. Тяжесть в руках и в теле. Листва шептала над головой успокаивающие колыбельные, и в его воспоминаниях, а может, и чужих, он насмерть забивал людей молотком на пути к свободе. Под черным ночным небом. С любовью всей своей жизни на руках. Эти воспоминания были самыми яркими, когда как тишина едва запомнилась.

Уилл просыпался или не засыпал вовсе, дрейфуя между сном и явью, между жизнью и смертью, между собой и не собой, хотя ощущения при этом никак не менялись.

Только когда первая капель музыки снова зазвучала, он открыл глаза и оказался в комнате с далекими островками света. Ах нет, это были светильники на стенах, подкрученные так, чтобы освещать стены, а не окружение. Кто-то зашел, ему показалось — он сам, в костюме, благоухая почему-то амброй, можжевельником и чуть пряным, островатым розовым перцем, и протер его губы влажной салфеткой.

— Я знаю, что ты меня слышишь.

— Слышу, — покорно проговорил Уилл, чувствуя, как чужие пальцы и влажная ткань задевают его губы. Он прошелся языком, увлажняя их.

Капель разрослась, зовя его хрупким голосом, нежным и любимым. Она мешала ему снова забыться и окрашивала тьму, в которой он восстанавливался, острым звонким эхом, пробуждающим его словно землю от зимней спячки. Его глаза осторожно раскрыли пальцами и посветили фонариком.

— Ты не против?

— Поужинать? — из ниоткуда пришло осознание, как будто у него спросили полным предложением.

Человек напротив него улыбнулся, ожидая его ответа.

— С радостью. Такое ощущение, что не ел целую вечность.

Улыбка расчертила лицо напротив в длинные морщины от глаз до подбородка и показала кончики острых зубов.

— Вот и славно. Давай прокатимся.

Его обошли, и стул, на котором он сидел, вдруг покатился по мягкому ковру из комнаты в коридор, длинный и темный, угадывались картины и блеск их золотых рам. На стеллажах поблескивала белая кость черепов и фигурок животных. Все окна были занавешены, и было непонятно, какое сейчас время суток или где он находится. В какой части света.