Музыкальный Дом (СИ)

Уилл ошеломленно упал на подушки, чувствуя себя выжатым и совсем без сил даже чтобы добраться до телефона и позвать кого-нибудь на помощь. Он повернул голову к столику и, наконец, увидел, что ему оставил Ганнибал.

Золотая монета, которую он уже видел мельком во дворце памяти. На ней был изображен гордо вышагивающий петух с надписью «Liberté, égalité, fraternité». Лозунг французской революции: «Свобода, Равенство, Братство или Смерть».

Уилл тяжело вздохнул. У Ганнибала действительно было странное чувство юмора. Он все предвидел, просчитал еще тогда ночью, в Катлере, и даже притащил с собой каталку, чтобы головорезам Мейсона было удобнее его тащить. Он все видел и все равно пришел. Уилл какое-то время смотрел на монету, а затем холодно рассмеялся среди мертвой тишины.

Он чувствовал, что окончательно сошел с ума, и ощущалось это безумие, будто он, наконец, окончательно выздоровел.

Его перевели в другую больницу, сменили палату, и теперь у него не было даже окна, куда он мог бы смотреть. Никаких гостей или посетителей в течении четырех дней. Только по вибрации их с Ганнибалом связи он знал, что тот еще жив, однако иногда что-то больно дергало его с той стороны. Ганнибала пытали. Конечно, Мейсон не станет отказывать себе в подобном удовольствии.

Его терпеливому ожиданию пришел конец, когда на четвертый день в его тюремную палату зашла Алана собственной персоной. Алые, масляные от помады губы, темные волосы, уложенные волнами — один в один Белоснежка, чья красота вызвала ревность королевы.

…Спелое яблочко отведай, девица, или шоколадку от Мейсона, ведь он так любит сладости…

Уилл отвлекся от книги, которую читал, и молчаливо уставился на нее ничего не выражающим взглядом. Поток от нее лился плавным, тающим ручейком еще с того момента, как она перешагнула порог дома утром, намереваясь посетить больницу. Уиллу оставалось лишь слушать.

Она изменилась. Исчезли цветастые платья, из-за которых она выглядела как пестрая птичка, теперь она шла ковыляющей походкой с тростью и прямой спиной. Ее красный брючный костюм напоминал доспехи, обагренные кровью.

— Хорошо выглядишь, — улыбнулась она вместо приветствия, однако за этой улыбкой не было радости.

— Не твоими стараниями.

Алана приставила трость у кресла и села, закинув ногу на ногу. От ее позы исходили эманации власти. Кто ж спорил, она действительно могла решить многое. Например, выпустить ли Уилла отсюда.

— Я подумала, что тебе будет лучше передохнуть.

— От Ганнибала или от здравого ума?

Его грубоватая прямота ее не задела.

— Я знала, что ты разозлишься. На увеличении дозы настоял Джек. Я изменила состав, чтобы просто блокировать твои способности, а без них ты бы стал ему бесполезен.

— Ты хотела, чтобы я сбежал? Ты?

— Можешь мне не верить, но я всегда желала тебе добра, Уилл. Видит бог, ты больше всех заслуживаешь хоть немного счастья. Я приглядывала за тобой и хранила в секрете, где ты жил, от Джека. Мне показалось, в Катлере ты был счастлив.

В той степени, в какой можно быть счастливым, притворяясь другим человеком. Уилл хмыкнул, откинувшись на подушки, и прикрыл веки. Очередное видение коснулось его мягким напоминанием. Алану мучило прошлое и чувство вины.

— Помнится, когда я еще лечился у тебя, ты вывозила меня гулять вместе со своей собакой. Как же ее звали? Напомни.

— Ахинея, — Алана тяжело вздохнула, воспоминания были не из самых приятных. — Ее звали Ахинея.

— Где она сейчас?

— Забрали более ответственные хозяева, которые не проводят по полгода в аппарате Илизарова из-за двадцати шести переломов, — Алана похлопала себя по коленке хромающей ноги. — Но так даже лучше. Сейчас я не большой ходок на прогулки.

— Надо же, какое совпадение, я тоже, — он хмыкнул, поправив простыни.

Ее взгляд потяжелел, и Алана сложила руки в замок перед собой.

— Мы же не чужие, Уилл. Хоть и косвенно, но это из-за моего письма ты попал в больницу. По крайней мере, я задолжала тебе объяснение.

— Объяснение, почему ты втянула в поиски Ганнибала меня и Эбигейл, прекрасно догадываясь, какие это может нести последствия? Зная, что, если его поймают, случится резня, и пострадаешь уже не только ты? Из-за твоих игр погибли люди.

— Ты ошибаешься, — она тяжело сглотнула и упрямо задрала подбородок. — Это была не игра, Уилл. Не для меня.

Словно со стороны Уилл увидел, как в ту злосчастную ночь она поднялась по ступеням дома Ганнибала в последний раз. Как услышала шум возни со стороны кухни, все еще надеясь на то, что Ласс ошиблась. Равномерный гулкий удар, раз за разом, будто кто-то огромный долбился в дом.

Этим кем-то оказался Ганнибал: ее Ганнибал, готовивший по утрам завтрак и украшавший стол цветами; он обнимал ее и вдыхал запах ее волос; казалось, он чужд самой идее насилия и воспринимает жестокость абстрактно, как математическую константу общества, не более. И вот он предстал перед ней, настоящий, и этого человека она никогда не знала. В крови по локоть, с разбитым носом, припухшими губами, ртом, полным крови. Та стекала по его щекам, лбу, пропитала рубашку. От его взгляда волосы на теле встали дыбом, и будто мерзкое мокрое перо прошлось вдоль позвоночника. Пистолет дрогнул в ее руках, до самого конца она не могла поверить, что ей придется стрелять. Даже когда Ласс отправила ее на стрельбище. Даже когда она нажимала на спусковой крючок, целясь в мишень. Она никогда не думала, что по ту сторону дула окажется именно он.

Он обманывал ее. Врал ей. Каждый день, глядя в глаза, нашептывая на ухо то, что она хотела услышать, и она повелась, как безмозглая дура. Она любила красиво созданную маску, которую Ганнибал с готовностью отбросил, когда пришла пора разобраться с незваными гостями. Он убивал людей прямо у нее под носом. Он насмехался над ней — теперь она это понимала. Человек, которому она доверила самое сокровенное — свою душу и тело, — предал ее.

По всей кухне валялись осколки, разбитая посуда, были видны красные разводы и красные отпечатки рук, слишком маленьких для взрослого мужчины.

— Ты в крови, — только и смогла сказать Алана, готовая разрыдаться, не в силах сдержать бившую ее дрожь, отчего дуло пистолета постоянно вело в сторону.

— Она не моя, — его голос был тих, но прозвучал хуже крика.

— Где Мириам?

— В кладовке. Тебе правда не стоит за нее волноваться.

Он хотел приблизиться, но замер, когда Алана, запаниковав, взвела курок.

— Еще шаг, и я выстрелю! — истерично прокричала она.

От прежней Аланы не осталось былого спокойствия, образованности, интеллигентности, все забылось. Лишь гнев, что ее предали. Ярость. Ей было так больно, что она не могла нормально дышать, хватая ртом воздух, как рыба, вытащенная на сушу. Она хотела, чтобы ему было так же больно. Никто не смел поступать с ней так подло, так низко, так бесчеловечно, он заплатит за это.

— Мы можем попрощаться без лишних сантиментов, — Ганнибал шмыгнул носом из-за скопившейся крови и облизнул губы. Он все еще не мог отдышаться после того, как пытался вынести дверь в кладовую. — Ты и я, мы можем расстаться полюбовно, если ты уйдешь прямо сейчас. Или я тебя убью. Тебе выбирать.

Он был безоружен, а Алана знала, что должна сделать, и не решалась. Все внутри нее требовало возмездия и спрашивало, чего она ждет. Один выстрел. Одно движение пальца, и Ганнибал будет мертв. Почему он не боялся? Почему угрожал ей?

Алана нажала на спусковой крючок, не думая. Раздался громкий выстрел, и словно ничего не произошло, Ганнибал остался стоять, где был. В последнюю секунду он дернулся в сторону, избежав пулевого ранения в плечо. Она выстрелила еще раз. И еще. И еще. Каждый раз он обходил ее пули, как в танце, шагая в сторону за секунду до выстрела или уворачиваясь корпусом, и Алана в ужасе попятилась назад.

Никто из людей не мог такое сделать. Это было невозможно — просчитать, куда полетит пуля. Такого просто не могло быть. Как? Алана открыла рот, не веря своим глазам.