Музыкальный Дом (СИ)

Нет.

Уилл сжал простыни и подтянулся на кровати, как если бы пытался уползти прямо в стену.

Пожалуйста.

Приступ паники был настолько сильным, что его мышцы свело в болезненном спазме, и стало нечем дышать.

Нет, не может быть.

Все его заверения и мысли о том, что у Лектера нет причин его искать, улетучились в мгновение ока, оставив его задыхаться и искать пути к отступлению. Он не успеет закрыть дверь или подпереть ее чем-то тяжелым. Он ведь даже по палате с трудом ходит! Уилл сглотнул, замерев на месте, будто ребенок в отчаянной надежде, что монстр за дверью пройдет мимо.

У самой двери раздался приглушенный разговор. Если он позовет на помощь, Ганнибал убьет всех на своем пути. А если промолчит, то умрет один. Уилл взглядом поискал вокруг что-нибудь острое, чем мог бы защититься, но отбросил и эту мысль. Если такова цена того, что Молли и Уолтер останутся в живых, он готов ее заплатить. Как был готов Уолтер-старший, отдав жизнь за своих любимых. Как была готова Эбигейл. У него нет права трусить.

Как только дверь открылась, биение сердца, до того шумевшее в ушах, остановилось так резко, будто у него случился сердечный приступ. Мир заполнила тишина. Мгновение замерло, чтобы нехотя впустить высокую фигуру в маске, халате и медицинском голубом колпаке. Секундное замешательство Ганнибала, когда они встретились глазами, никто не заметил. Он вкатил в его палату кресло-каталку, поблагодарив Донну на входе, щелкнул замок, и они остались вдвоем.

Сетка морщин у глаз. Пальцы, выглядывающие из-под длинных рукавов медицинского халата. Его поза и прямая спина, как у танцора. Обманчивая неспешность движений. Лицо спокойное, будто высеченное, как у мраморной статуи. Уилл узнал бы его в любой маскировке. Он думал о том, что случится, если они увидятся вживую, но никогда не мог себе представить, что его сметут собственные эмоции, как тайфун, и он будет неспособен не то что противостоять Ганнибалу, но и вообще дышать.

Не произнеся ни слова и оставив каталку у входа, Ганнибал приблизился к кровати. Он шел и шел, зачарованный, не отводя взгляда, возможно, даже не понимая, что делает, однако не в силах остановиться. Когда между ними осталось полшага, он протянул руку. Уилл отшатнулся, и Ганнибал замер, очнувшись, и медленно сжал пальцы в кулак.

— Здравствуй, — простое слово, как первый выдох старого вина, когда весь аромат скопился у самой пробки — самый сладкий, самый насыщенный, от которого мгновенно идет кругом голова.

— Здравствуй, — прошептал Уилл.

— Мой визит тебя удивил, — казалось, эта новость больно задела Ганнибала. Тело Уилла резонировало из-за его присутствия как от сильного магнита. Ганнибал моргнул и, нервно облизнув губы, занял кресло, которое все почему-то избегали до этого, предпочитая табуретку у окна. Ганнибал спустил маску под подбородок, открыв лицо. Его взгляд словно пытался забраться Уиллу под кожу, отражая какой-то потусторонний, темный голод.

— Кажется, последний раз мы говорили о принятых решениях, о времени и принятии.

Уилл оценил его попытку к светской беседе. Сам он не мог поверить, что это, наконец, случилось. Они здесь. В одной комнате.

— Эбигейл сделала выбор, — горло Уилла пересохло, и он хрипел после сна.

— И вы теперь вместе. Я знаю, что ее сознание живет в твоих чертогах на самом дне океана. Скажи, как давно ты не слышишь меня? С операции?

Уилл кивнул, не спуская с него настороженного взгляда. Он никак не мог поверить, что человек перед ним настоящий. Халат на груди поднимался и опадал от мерного дыхания, а одежда слегка шуршала. Может, и не слегка. Может, этот звук отвлекал его настолько, что он хотел заткнуть уши.

— Ты же видишь будущее, зачем ты спрашиваешь?

— Потому что тебя там больше нет.

Вот как. Пока кругом крутили по телевизору новости из Италии, он пробрался сюда, минуя агентов, охрану, медицинский персонал, потому что Уилл исчез из его будущего? Увидев открытку и книги, которые принесла Молли, Ганнибал дернул уголком рта в неприязни.

— Полагаю, из-за них.

Уилл испугался, что тот прямым ходом отправится в отель, где их держат, и потому грубовато заметил:

— Они тут ни при чем.

— Напротив, Уилл, и ты сам это знаешь. Ты боишься, что я причиню им вред. Даже сейчас, лежа на больничной кровати, ты защищаешь их. Потому что они невинные? Потому что ты провел восемь месяцев, погрязнув во лжи? Пытаешься загладить вину, Уилл, как благородно. Твоя жена знает обо мне?

Уилл сжал челюсти. Это не твое дело. Не смей снова лезть в мою жизнь.

— Знает.

— Насколько много она знает? — злая усмешка оживила лицо статуи, отбросив дьявольские тени.

Вопрос прозвучал, будто Ганнибал был его грязной тайной. Изменой. Его adultère. И не просто разовой интрижкой, а долгим страстным романом, который до сих пор был сильнее законных отношений с любой стороны, как ни посмотри. Уилл открыл рот, и слова умерли на его губах, потому что… так и было, не так ли?

Жар от злости сменил румянец стыда. Уилл сумел обмануть Молли — это было проще простого, — что с прошлой жизнью покончено. Что их с Ганнибалом ничего не связывает. Он почти сам поверил в это. Однако правда заключалась в том, что, как бы он ни отрицал их похожесть, как бы ни цеплялся за остатки своей человечности и того, что защищает Эбигейл, он поступил хладнокровно и жестоко: сначала выбрал семью Молли, а затем присвоил. Из полнейшего эгоизма. В сознании Молли, в тишине и штиле он прятался от самого себя, тогда как простое эхо Ганнибала за сотни миль делало его живым, напоминало, кто он. Каждый день он думал о нем, желал его, тосковал отчаянно и до помешательства, а сила этих чувств подтачивала его, делала его еще неустойчивее, будто он космонавт, взмывающий при каждом шаге, и единственное, что его удерживало на земле, — это их связь.

Ганнибал им гордился. Уилл изобразил нормальную жизнь даже лучше своего учителя, расчетливо манипулировав людьми вокруг себя. Он виноват, его поступки ужасны, ему не место среди людей. Может, это и есть его судьба: умереть здесь, не успев причинить еще больше страданий окружающим? Может, смерть — это то, что ему нужно?

Уиллу привиделось, что их разговор ведется где-то еще. На веранде: возле его дома в Катлере, в каком-то из будущих, которые так и не случились. Запах крови за дверью. Молли и Уолтер мертвы. Кто виноват в их смерти? Уилл или Ганнибал? И есть ли разница? Ананасик и Линдси смотрели на него с пола, подергивая хвостами, взбудораженные запахом, голодные, их языки свисали из пасти. Он должен держаться. Чтобы это будущее так и осталось в пустоте.

— Мы связаны, Уилл.

— Да, — горько кивнул он, сжав пальцами переносицу. — И потому мне трудно определить, где кончается моя ненависть к тебе и начинается… У меня было время поразмышлять. Как бы я ни хотел тебе отомстить за то, что ты сделал с Эбигейл, в ее смерти есть и моя вина. Я не мог тебя отпустить, и она подспудно чувствовала это. Все вокруг уверены, что стоит мне выздороветь, как я помчусь за тобой следом, но я знаю, чем это закончится: я буду делать больно тебе, а ты — мне. Круг насилия, который не разорвать. Более того, я знаю, тебя это полностью устроит. Тебя устроит любая связь со мной, даже основанная на ненависти. И нет, я на это не согласен. Хватит. Я больше не буду думать о тебе, цепляться за тебя и не хочу больше знать, что с тобой происходит. Ты свободен, Ганнибал.

В темноте палаты лицо Ганнибала превратилось в маску, он смотрел в пол, не доверяя застывшей в глазах влаге.

— Это твое окончательное решение?

Ответа не последовало, и в палате воцарилось гнетущее горькое молчание. Ганнибал почти минуту сидел абсолютно неподвижно, а затем поднялся с излишне прямой спиной. Уилл знал, что тот не станет просить. Ганнибал никогда не опустится до мольб и уговоров. Он слишком горд, чтобы повторять свои слова после того, как его отвергли лично, и это хорошо, потому что Уилл не был до конца уверен, что его ложь сработает. Но он должен был попытаться, чтобы защитить свою семью, ради них он обязан выстоять.