За право летать

Она уже делила: он и они. Вернее, он и ещё несколько с ним — и все остальные они. Друзья и враги.

Враги ещё худшие, чем имперцы, потому что только что притворялись лучшими друзьями…

Враги — потому что Барс против них. Барс, при одной мысли о котором в горле вспухал горячий комок. И он — в опасности, потому что не знает, что мины — настоящие. Он будет думать, что они холостые…

Надо что-то придумать, надо как-то сообщить ему об этом!

Барс…

Она любила его так, что почти теряла сознание.

Приказ раскрылся перед Машей, когда она уже перестала этого ждать. Впрочем, она просто потеряла ощущение времени. То есть она могла напрячься и посчитать, сколько минуло дней, часов, минут — с того момента, когда этот приказ пришел. Но это были бы только слова: дни, часы, минуты. Они ничего не значили. Она могла бы перечислить места, в которых побывала, но это тоже ничего не значило: эти места исчезали в тот миг, когда она отводила взгляд…

Сейчас она встала и наконец по-настоящему осмотрелась. Грязноватое окошко. Фиолетовые шторы из неизвестной науке ткани. Столик со следами ожогов от окурков и словами «Верните Ленина на место!!!». Узкая продавленная кровать. На ней Маша и спала только что, поверх одеяла, натянув на голову чей-то синий рабочий халат…

Она вспомнила все и тут же все забыла, потому что — был Приказ.

Это был страшный приказ. Она никогда не получала таких и не слышала, чтобы кто-то получал… Но это был Приказ, и его следовало выполнять.

Так. Добраться до Питера. Не самая большая проблема, но потребует времени. Может быть, это и хорошо: прокачаются мозги. Заодно — продумать легенду, чтобы попасть на объект. И наконец — найти, чем… чем произвести ликвидацию. Она проговорила это ещё раз: произвести ликвидацию. Произвести ликвидацию.

Если страшные слова повторять много-много раз, они лишаются смысла. Ну — почти лишаются.

Маша заперла номер, оставила ключ с деревянной грушей, отполированной тысячами прикосновений, в окошке администратора, в дверях надела синий халат и вышла на горячую пыльную улицу. Мимо медленно ползли ещё более горячие грузовики…

На пыльной железнодорожной платформе возле цементного завода она загнала глайдер в пустой вагон товарняка и этим же товарняком проехала две платформы. Там, она знала, останавливается междугородный автобус.

Почти тренажер, с легким раздражением подумал Геловани. Он всегда так думал с тех пор, как пересел с самолетов на катера. Никаких перегрузок в обычном полете: линейные и угловые ускорения минимальны, они для того лишь, чтобы не дремал вестибулярный аппарат. И скорость… какая хочешь скорость. Из плотных слоев выбираешься на звуковой или чуть выше — чтобы не сдуло навесные контейнеры. А потом разгоняйся…

Раздражение было рождено завистью. Это не мы создали, это нам привезли и дали готовым. С кучей готовых знаний, как и почему крутятся эти железки. В общем, не спрашивая, хотим мы все это или нет.

Естественно, мы хотели. О, как мы это хотели!

И не откажемся теперь уже