Ульфила

.

— «Моисей нашего времени»!

Ульфила слегка покраснел. И от похвалы, и от фамильярности гостя — что это за обращение: «друг мой», когда едва знакомы?

А Меркурин — тот рот раскрыл, глаза вытаращил: в самое сердце уязвило его дивное явление. Ульфила-то подле этого роскошного епископа — черствый сухарь.

— Садись, — только и смог сказать гостю Ульфила. — Я велю вина принести, если хочешь.

— Лучше фруктов, — произнес бархатистый баритон. И опять потекла сладкая музыка: — Вовремя ты прибыл. На завтра уже заседание назначено. Наши-то знаешь, что учудили? Евдоксий сказал, что согласен, так и быть, анафемствовать свои воззрения, если Василий Анкирский согласится анафемствовать свои. Василий, натурально, отказался, и император прогнал его, а Евдоксия выслушал и правым признал…

Ульфила не слова — музыку голоса слушал. Чаровал его голос; смысла же произносимых слов не понимал вовсе. Головой тряхнул, чтобы от наваждения избавиться и достойное участие в беседе принять. Сказал совсем о другом:

— Я тоже о делах твоих наслышан, Евномий.

Евномий рассмеялся, подняв изогнутые брови.

— О каких это?

Теперь и Ульфила улыбнулся.

— Вся Фракия только о тебе и говорит, Евномий. Даже до меня рассказы доходили. Проповедник ты изрядный, а ученость твоя…

— Красноречие — не отвага, а ученость — не доблесть, — заявил Евномий. Барски развалился в кресле, взял на колени принесенное слугой большое блюдо, полное янтарного винограда. Принялся поглощать фрукты с удивительной ловкостью и быстротой. Сок увлажнил мягкие красные губы знаменитого Евномия, и голос его стал, казалось, еще слаще.

Он продолжал говорить, легко затрагивая то одну тему, то другую. Весело смеясь, рассказал между делом и о жулике— управителе, которому поручил свое богатое поместье в Халкедоне.

— Обворовывает меня безбожно, подлец, — вкусно рокотал Евномий. — Видно, решил для себя: ежели хозяин — служитель Божий, то не заметит, как обеднел.

Ульфила слушал эту болтовню, невольно улыбаясь. Постепенно оттаивал, утрачивал холодную строгость, обласканный этим крупным, обходительным, красивым человеком. Меркурин же влюбился в Евномия с первого взгляда.

— Я его, разумеется, высек, управителя-то, — продолжал Евномий. — А он… удивился, подлец. Даже плакать и врать забыл. Однако в управляющих я его оставил. Сытая муха не так больно кусает, как голодная, не находишь? — Прищурил глаз на Ульфилу. — Тебе ведь многое должно быть ведомо об управлении большим хозяйством?

— У меня поместья нет, — сказал Ульфила. — Общинное хозяйство управляется иначе, чем господское.

Тут Евномий обнаружил, что съел почти весь виноград, и поставил блюдо с колен на пол. Капризно потребовал у слуги салфетку, руки обтер.

Ульфила глядел и любовался. Нравился ему этот вальяжный барин.

А тот, скакнув мыслью, спросил Ульфилу неожиданно:

— Ты ведь знал Евсевия, прежнего патриарха Константинопольского?

Ульфила кивнул.

— Сан от него принял. Как забудешь…

— Великий был ревнитель, — сказал Евномий