Ульфила

рядно, и хмель на непривычного к выпивке епископа начал оказывать пагубное действие.

Со сдержанным восторгом смотрели из-за забора несколько сторонних наблюдателей, как Авдей блаженного и праведного мужа вином накачивает.

Накачался Ульфила на удивление быстро. Сидел теперь, держась обеими руками за чурбачок, и понимающе кивал, авдеевы откровения слушая.

Авдей рассказывал:

— Ну вот, значит, мерзавец этот, сынишка-то, ввел меня в ущерб страшный… Что надумал? Козу соседскую доил. Молоко воровал. Дома его, значит, мало кормят, надо чужое брать. — Кулаком погрозил отсутствующему паршивцу. — Соседка-то на бабу мою уж понесла, что та будто бы ведовством скотину ей портит. Не ладят они между собой, бабы-то. Вон, опять приезжал этот, за налогами-то, кровосос, так он говорил, будто в Риме опять кого-то за колдовство удавили. Говорил, спрятаться колдун тот хотел, в храм Божий — ну, нашей веры — проник, к алтарю сел, вроде как убежища искал. Так его прямо от алтаря оторвали и все равно удавили. Потому что колдун. А что, если и бабу мою бы так удавили? Мне без женщины никак, детей пятеро, — заключил крестьянин убежденно.

— Не знаю, — сказал Ульфила. — Я без женщины живу.

— Меня послушай, — сказал Авдей и значительно поднял палец. Ульфила на палец этот корявый, с землей под ногтем, уставился.

Крестьянин торжественно изрек:

— Баба — она только по молодости для утехи хороша, а как пошли эти сопляки, как горох из стручка, так и кончились утехи и начались заботы и огорчения. Может, оно и лучше — вовсе без бабы.

— Он придвинулся ближе, наклонился, взял Ульфилу за рукав. — Знаешь, что. Забери ты у меня этого гаденыша, пока не убил его своими руками.

— Какого гаденыша? — Ульфила вдруг сообразил, что совершенно не понимает, о чем идет речь.

— Да Меркурина, которого я порол сегодня, — пояснил Авдей. — Может, ты из него человека сделаешь.

— Как я его заберу?

— Так мой же он сын. Я его продать могу, — сказал крестьянин. И тут до него самого вдруг дошло, что ведь и впрямь деньги может выручить за бездельного и вороватого мальчишку. — Правда, забери. Заплати, сколько стоит, и все, парень твой.

Видно было, что Авдей загорелся идеей сорванца своего епископу сбыть.

Епископ подумал немного.

— Ведь это сын твой? — повторил он.

— Ни пришей ни пристегни, средний он у меня, — сказал Авдей.

— Младших от мамки не оторвать, отрада ейная. Старший мне самому нужен, помощник. А этот… И крадет, зараза, перед всеми соседями уже опозорил. Убью я его когда-нибудь. Так что, епископ, спасай от греха, — заключил он и хлопнул Ульфилу по плечу.

От хлопка Ульфила покачнулся.

— Согласен? — жадно спросил Авдей.

Ульфила волосами мотнул.

И тотчас же с забора пронзительно закричал кто-то из тех, кто подслушивал:

— Меркури-ин! Продал тебя отец-то!

Мать носом потянула, в дом пошла. Меркурин был приведен, надлежащим образом умыт, поротая задница штанами прикрыта. Доволен был сверх всякой меры.

Хоть и носил он ромейское имя, видно было,