Царская дыба

игляда оставшееся, себе отписать, но теперь притихнут. Коли государь на нее внимание обратил, безобразничать не рискнут...

Они вышли за ворота, и Зализа обратил внимание на однообразно одетых пленниц:

– Вы полонянок-то как, обрюхатили? – деловито поинтересовался он.

– Дык... – запнулся Игорь. – Мы как-то...

– А что же? – отказался понимать его смущение Зализа. – Бабы завсегда должны рожать детей. Полонянки – холопов, жены – бояр. А коли не нужны никому: так и продать их татарам, те баб пользовать мастера.

– Почему не нужны? – покачал головой Картышев. – Нужны.

– А коли нужны, ты собственность свою на нее покажи. Хочешь, к ноге привяжи, хочешь, спать рядом клади, хочешь, кольцо на палец одень. Но беспризорных девок быть не должно, срам это. Или пусть вам детей рожают, или татарам, – повторил свою угрозу опричник. – А в монастырь отдавать я их не собираюсь. Убытки это одни.

– Ты, Семен Прокофьевич, прямо как на скотину на них смотришь! – не выдержал Картышев. – “Брюхатость”, “опорос”!

– А тебе коли не нравится, – внимательно посмотрел ему в глаза Зализа. – Выбери, кто человеком быть достоин, да под свою защиту возьми. А без мужа, что защитить, приласкать, наказать, али поддержать завсегда может, баба скотина и есть.

– Женщина тоже человек, такой же равноправный, как и мы. У нее тоже разум, тоже честь есть, – попытался утвердить свою мысль Игорь, но опричник только рассмеялся в ответ:

– А коли я любую из них опрокину сейчас, да подол задеру, где ее разум и равноправие будет? У бабы честь есть, пока она под защитой отца своего состоит, мужа, али детей возмужавших. Вся ее честь, все равноправие в мужчинах, что рядом живут, хранится, и нигде более.
* * *

Юля вернулась из леса близко к полуночи, благо летние дни в Северной пустоши стоят долгими, и сумерки наступают поздно. Медведя ей завалить не удалось, но на поясе висели двое длинноухих, а за плечами – небольшой кабанчик. Сваты к этому времени уже давно уехали, захмелевшие одноклубники разошлись по избам, Андрей Калтин и Коля Берзин по поручению отца Тимофея рванули на лодке к Порожку, в ближайшую купеческую лавку, за водкой, и только пара полонянок, негромко переговариваясь, домывала котлы.

Юля угрюмо дошла до кухни, кинула добычу на стол, сама усаживаясь на лавку:

– Вот, разделайте завтра в общий котел. И пожрать что-нибудь дайте, а то жвачка вяленная в зубах навязла.

Полонянки всплеснули руками, метнулись к центральному двору. Лучница проводила их недоуменным взглядом, покрутила пальцем у виска и принялась сама шарить по горшкам в поисках остатков общего ужина. Вскоре ей удалось обнаружить тушеное мясо – она тут же отвалила себе изрядную порцию в уже помытую деревянную плошку и вытащила из заднего кармана брюк алюминиевую ложку, оставшуюся с далекого двадцатого века.

Со стороны двора показалась изрядная делегация, во главе которой бежали пленницы, а за ними шествовали отец Тимофей, Игорь Картышев, семенил Миша Архин, позади поспешала Зина и Тамара.

Теперь