Ульфила

ные на загорелом лице, рукой махнул и отвернулся.

Епископ Доростольский Авксентий явился домой под вечер. Надеялся, что Ульфила уже спит и не услышит его возвращения.

Естественно, Ульфила не спал, хотя после целого дня, проведенного в богатейшей столичной библиотеке над книгами, был очень утомлен. Меркурин едва успел сменить грязную порванную одежду на свежую и кое-как смыть с лица и волос кровь, свою и чужую, как за занавесом у входа послышался негромкий голос Фритилы.

— Епископ зовет, — сказал Фритила, не заходя. — Поговорить с тобой хочет. Сможешь навестить его?

— Конечно, — отозвался Меркурин Авксентий с тяжелым вздохом. — Скажи, сейчас буду.

Взял в руки маленькую коробочку с женскими притираниями. Купил у какой-то дешевой потаскухи — та терлась возле веселого заведения и сладко пела хвалу своему сомнительному товару. И Авксентию подмигивала намекающе.

От притираний несло бараньим жиром. Чтобы перебить стойкую вонь, добавлено было не то розовое масло, не то иная приторная гадость.

Превозмогая отвращение, Доростольский епископ кое-как замазал синяк под глазом и кровавые полосы на скуле, оставленные чьими-то когтями.

И к Ульфиле явился, пряча лицо в тени.

Ульфила посмотрел на него устало. Укорять не стал. Сказал:

— Рад, что с тобой ничего плохого не случилось.

В тот же миг не стало Доростольского епископа Авксентия. Только и остался, что мальчишка Меркурин из деревни Македоновка, ни на что не годный средний сын пьяницы Авдея, — обуза на шее ульфилиной.

Повесил голову, оправдываться начал.

Ульфила перебил:

— По порядку рассказывай, раз уж ввязался.

Авксентий и рассказал все по порядку. Как по приказу Феодосия базилику Мучеников Мурсийских заняли солдаты. Как толпа рвалась всех растерзать, кто в базилике был.

— Убитых, наверное, больше десятка осталось, — добавил Меркурин Авксентий. — Сказать по правде, меня только случайность и спасла.

Ульфила спросил:

— И как ее звали, эту случайность?

Меркурин Авксентий исподлобья поглядел. И имя назвал, Ульфиле ненавистное:

— Фритигерн. — Вздохнул и добавил: — Кабы не он, ромейские солдаты и пальцем бы не шевельнули, чтобы защитить меня. И дружинник с князем был, ему тоже от толпы сильно досталось…

— Имя не помнишь?

— Тразарих. Рыжий, в веснушках.

Ульфила прикрыл глаза. На людей, им просвещенных, был Ульфила чрезвычайно памятлив. Вот и теперь, будто луч вспыхнул,

— увидел: рыжеватый паренек лет шестнадцати, еще за Дунаем, в Дакии-Готии, когда собирались вези сорок дней подряд и каждый день учил их Ульфила. Слушал этот Тразарих, приоткрыв рот, глядел влюбленно — нравился ему Ульфила. И Ульфиле мальчик этот нравился, хоть и приходил часто в синяках и ссадинах — видно было, что много и с удовольствием дерется.

Учил его Ульфила любви и миру. И слушал Тразарих, светом полнился.

А потом настало время Фритигерна и Феодосия, и оба они, и князь готский, и император ромейский, каждый по-своему, научили паренька ненависти и войне.

И сожаление