Ульфила

И подошел Ульфила к смертному ложу Атанариха, в лицо гонителя своего взглянул и долго так стоял в неподвижности.

Круглое, потемневшее, с широкими бровями-дугами, сдвинутыми у переносицы будто в вечном споре, было лицо это слишком еще полно страсти, и гнева, и изумления.

Склонился Ульфила и поцеловал хмурый лоб Атанариха; после же на колени стал и молиться хотел, но не мог, ибо охватило его смятение. Закрыл лицо руками.

Тогда подошел к нему один вези, за руку взял. Удивленно посмотрел на него Ульфила.

Сказал этот вези:

— В детстве мать окрестила меня в твою веру и отца склонила сделать то же. Атанарих убил тех, кто родил меня на свет, а меня взял к себе в седло. С тех пор заменил мне мать и отца и заботился обо мне так, будто я один из его сыновей. Скажи, Ульфила, неужели мой отец, который лежит здесь мертвый, действительно проклят во веки веков, как кричат о том твои собратья?

— Не знаю, — ответил на это Ульфила.

И вдруг, точно узел тугой развязался, слезы хлынули у него из глаз. Плакал над Атанарихом и все не мог остановиться.
* * *

В Константинополе приезжий человек теряется. Ухватит Великий Город в свои загребущие лапы — лучше не рыпайся. Только одно и спасает: не один ты таков, много вас таких в столице Феодосия.

И на удивление быстро привыкает человек к Городу. Трех дней не пройдет, а он уж и старожилом себя чувствует на той улице, где постоялый двор. Да и близлежащие переулки обжиты. Ибо всегда найдется новичок, еще менее твоего со столицей знакомый.

И хоть мнил себя Фритигерн постоянным исключением из любых правил, а и он подчинился общему закону. И вот стал и знаком, и люб ему этот шумный, вздорный город — балованное дитя на коленях огромной Империи. Нравились Фритигерну красивые высокие дома и тщательно ухоженные сады, пение воды в фонтанах и неутихающие протяжные крики уличных разносчиков; веселили его лица в толпе — всех цветов и оттенков кожи.

И сам он, Фритигерн, был настоящим украшением этой пестрой связки бус, константинопольской толпы, — рослый варварский князь в богатой одежде, украшенной мехами и золотом, обильно, но с соблюдением тщательно выверенной меры.

Император Феодосий принял его со всевозможным радушием. Они с Фритигерном сразу глянулись друг другу.

Сказал Феодосий князю готскому:

— Рад видеть тебя в столице своей, Фритигерн. Рад сердечно, что сам ты прибыл, не послов прислал.

И ответил Фритигерн:

— Видя тебя, император ромейский, и сам я радуюсь, что приехал встретиться с тобой.

Феодосий князя за руку взял, в комнаты ввел, где карты Империи разложены были на широком каменном столе. Уселись.

Охлажденного вина высоким собеседникам налили слуги, черные, как сажа. Феодосий специально таких подобрал, гостя удивить хотел. Фритигерн — когда надо, человек вежливый — удивился.

— Удобно ли устроен ты в столице моей? — спросил его Феодосий. — Нет ли в чем-нибудь недостатка тебе или людям твоим?

— Благодаря твоим заботам, Феодосий, устроены мы так, что лучшего и желать нельзя, —