Ульфила

нил, возвысились настолько, насколько пал гонитель их. Думал сделать нас предателями, а сделал мучениками. И сейчас лежит во прахе, а вера торжествует.

И сказал епископ Ульфила:

— Я хочу его видеть.

Встал, из комнаты пошел. А Меркурин Авксентий сидеть остался, рот приоткрыв. Кто сочтет шаги праведника, кто предвидит, куда повлечет его сердце? В том, что касалось Ульфилы, Меркурин Авксентий никогда не сомневался: любой шаг его ко благу. Но постигнуть — даже и не дерзал.

Ульфила вышел в сад и только там понял, насколько душно было в комнатах. Утренняя прохлада обступила его, и он поневоле замедлил шаги.

Дворцовая охрана сперва приняла его за кого-то из готских дружинников — их ввела в заблуждение молодая походка. Потому никто из солдат не удивился, видя, как еще один варвар приближается к покоям, которые занимал Атанарих. И только когда Ульфила подошел, поняли свою ошибку.

Ульфила не стал ничего объяснять. Просто вошел, и ни один не посмел остановить его.

В комнате, где лежал мертвый князь, стоял тяжелый сладковатый запах. Ульфила остановился, явственно ощущая чужое горе.

Кто лежал сейчас перед дружинниками Атанариховыми? Гонитель истины, слуга дьявола, жалкий прах, возомнивший себя вершителем судеб человеческих?

Перед ними лежал их вождь, отец, друг, деливший с ними горе и радости. Всю жизнь положил Атанарих за племя свое. Не его вина, что горя было больше, чем радости; заблуждений больше, чем правды. Слеп был, и не нашлось никого, кто отворил бы ему глаза. Умирать перед лицом его за веру свою — умирали; только, видать, недостаточно того было.

Стоял Ульфила; на Атанариха смотрел.

Вези пригнали к телу умершего десяток женщин, в храмах старой веры обученных причитать по покойнику. А чтобы плакали слезами неподдельными, крепко избили их. И надрывались плакальщицы от страха, боли и обиды, потому что вези по своему горю плакать не умели.

Ульфила сказал вполголоса:

— Я Ульфила.

И ждать стал: что будет?

И было!

Всего наслушался.

Христиане готскую гордость продали, на поклон к ромеям пошли, Атанарихово дело предали! Он, Ульфила, в племя раскол внес и сделал так, что брат восстал на брата, дети стали глухи к голосу крови и перестали слушать отцов, жены проявили непокорство мужьям. Виданое ли дело? Когда такое бывало? Через предательство это и Фритигерн возвысился. Слабым стал Атанарих, ибо уменьшились истинные вези, которые держались отцовского обычая. А не отцовским ли обычаем побеждали из года в год, не богами ли прежними сыты и пьяны бывали?

Молчал Ульфила. Позволял им кричать, сколько хотели. Когда же обессилели вези от горя и гнева, сказал им:

— Хотя бы баб этих наемных постыдились. Воины, а раскисли, как женщины.

И устыдились вези. Плакальщиц взашей выгнали от позора своего, слезы вытерли и на Ульфилу хмуро уставились. Что тебе нужно здесь, епископ?

Сказал им Ульфила:

— С тем проститься хочу, кто вознес веру мою на вершину славы.

Ничего не поняли вези. Отупели от горя. Расступились.