Царская дыба

ебием ворога не посечь. Да что мы, татары в набеги с пушками турецкими, да турецкими стрелками ходить начали! Дым со всех сторон клубами валит. Чую, полета лет пройдет, а внуки наши и забудут уже, как луки выглядели, на сабельный удар сойтись с ворогом не смогут, все издалека пулять станут. Куда все это катится, Семен? Дед мой не знал, как ствол пищальный выглядит, внук про лук тугой и точный забудет, а хитроумие человеческое никак не кончается. В монастырях заместо писцов машинки хитрые книги начали строчить. Одна польза, Домострой государев тыщами штук переписали. Проволоку кольчужную железные воротца тянут, ткани новые мельницы прядут, охотники на зверя с огнестрелами ходить начинают. Этак лет через сто заместо живых коней деревянные летающие появятся, а заместо писем буквы сами по тропинкам от города к городу бегать станут. – Толбузин тяжело вздохнул и покачал головой. – Давай, выпьем.

Слуги уже успели принести на стол пироги, блюдо с холодной, целиком запеченной птицей, ровно порезанной бужениной и залитые соусом куски убоины. Разумеется, появились здесь и высокие кубки вместе с пузатыми кувшинами.

– Ты представить себе не можешь, как изменилось дело воинское за пять лет, – ответно вздохнув, кивнул Зализа. – Веришь, нет, но два месяца назад крамольник, что в порубе сидит, с пятнадцатью мушкетонами три сотни ливонской конницы несколько дней удерживал, немало схизматиков в землю уложил, а все мы ни единого охотника не потеряли. Потому и жалею его. Ох, хитер в огненном деле. Хитер, разумен, храбр. В поле сметку проявляет недюжинную. С хорошим нарядом половину войска заменит. Жалко, коли сгинет. А коли не веришь, Нислава спроси. Он вместе с нами на дерптского епископа ходил, сам все видел. Где он, кстати?

– Придет, – небрежно отмахнулся боярин. – В моем доме всем служилым людям, что Русь животом защищают, место завсегда за хозяйским столом полагается. В людскую не погонят. А ты, стало быть, опять в порубежье отличился?

– Да то заслуга невелика, – небрежно отмахнулся опричник. – Орден ныне рыхлый, как копна сена сухого. Любой ветерок подует, размечет враз. Чудо, что во Свению или к ляхам еще не ушел. Ничейная, почитай, земля. Сражаться за нее некому. По зиме Орден всего тысячу воинов выставил, да и то треть ландскнехты наемные. Два десятка русичей, баловства ради в замке Сопиместском о прошлым летом засевших, по сей час выгнать некому. В вере разброд, клятвы свои кавалеры рвут, жен в замки берут и по лютеранской ереси венчаются. Над магистром своим смеются и ни во что не ставят...

Зализа осекся, поняв, что взгляд боярского сына стал холодным и трезвым, и слушает он крайне внимательно.

– Вести, стало быть, добрые привез, – огладил курчавую бороду Толбузин. – Ты это все государю в подробностях повтори, бо купцы ганзейские да ливонские все кляузы ему пишут, на наших торговых людей жалуются, льгот просят, плаванье в порты наши запретить угрожают. Видать, настала пора ганзейских купцов русскими делать, дабы место свое истинное узнали