Царская дыба

отянувшегося к бердышу бывшего милиционера. И, опасаясь, как бы служивый не оскорбил хозяина дома, въехав во двор верхом, предупредил: – Давай, спешивайся, заходи.

– Коней примите, – небрежно махнул рукой хозяин, ни к кому особо не обращаясь. – Стол накройте в трапезной. Друг ко мне приехал.

Толбузин обнял Зализу и повел его к дому. От боярского сына вкусно пахло терпким вином, пряностями и чем-то копченым. Семен почувствовал, как рот наполняется слюной, и в брюхе тут же забурчало.

– Сейчас, сейчас, – рассмеялся боярин Андрей. – Сейчас за стол сядем.

– Служивый мой... – неуверенно произнес Зализа. – Крамолу слышал, но мужик хороший.

– Нет, – покачав головой, остановил его Толбузин. – Коли крамольник, должен в порубе сидеть. Вина хорошего могу ему послать, убоины, сластей. Но сидеть должен в порубе, и поутру сразу же – в допросную избу. Не дай Бог кто услышит, что с крамольником разговаривали, не под засовом держали – враз государю донесут. И понять не успеешь, за что на дачу новгородскую за реестровыми людьми присмотреть отослали.

Зализа вздохнул. У себя, в Северной Пустоши, он успел подзабыть жестокие столичные нравы.

– Человек-то твой служивый откуда, Васька да Феофан где?

Они вошли в дом, и хозяин с явным облегчением скинул на сундук жаркую шубу, которую спеси ради демонстрировал проходящим за воротами зевакам. Без этого в Москве тоже нельзя. Поленишься из-за жары шубу лишний раз потаскать, горлатную шапку одеть, на санях с тройкой вороных по булыжной мостовой промчаться – и тут же слухи пойдут, что, дескать, обеднели кладовые боярского сына Толбузина, веселья в нем не стало, удали молодецкой. Не иначе немилость царскую почуял, не иначе думы черные гнетут...

– С деревеньки Еглизи на службу сам попросился, – безразлично пожал плечами Зализа, намеренно опуская подробности, делающие биографию бывшего патрульного милиционера излишне подозрительной. – Я поначалу сомневался, но мужик изрядное мастерство в огненной справе показал, бердышом работает лихо. А что саблей да мечом не владеет – так и зачем оно стрельцу?

– Да, огненная справа, дело превеликое, – причмокнул Толбузин, садясь во главу длинного пустого стола и указывая опричнику место подле себя. – Мир-то как вокруг меняется, Семен, уследить не успеваешь! Сам посмотри: Иван Васильевич, дед нашего государя с моим дедом ливонцев ходили воевать, так за всю компанию выстрела ни единого не громыхнуло! А ноне? Под Казань с нарядом из ста двадцати стволов ходили, на Литву – со ста пятьюдесятью. В каждой новой крепостице царь по полсотни тюфяков оставляет, да пищали со стволами, что голова моя пролезает! Под Казанью – всего годков-то назад несколько, пушки в ямки земляные прикапывали, клинышками на стены наводили. А ноне они уже на лафетах деревянных лежат, да с колесами, чтобы с места на место без задержки катать. Мы с тобой татар да литовцев стрелами секли, а ноне государь вольных людей в стрельцовые тысячи без устали набирает, ни одна сеча без того не начнется, чтобы жребием