Тридцать один

Бледные губы Оливье вздрогнули и сложились в протяжное «НОК».

Вскрикнув, я подскочил.

– Борись! – завопил Евлампий.

Шум арены пропал, трибуны потемнели. Между ними проскочило зелёное свечение. За сцепившимися в огненных объятиях фигурами, проступил каменный гриб. Он пульсировал, сияя ожившим изумрудом.

Я бросился вперёд в безумной попытке дотянуться до них.

– Гад! Я жить хочу! – дико заорал я.

Меня пронзила жгучая боль. Внутри лопалось и горело. Хотелось рвать на себе одежду, кожу, чтобы добраться до источника мук и вырвать его. Я так голосил, что прозрачный шар арены, должен был разлететься на куски. Каждая новая секунда несла ещё более нестерпимые страдания. Скрючившись, я вцепился в парапет, под пальцами крошился камень. Сердце грохотало так, что должно было взорваться, разбросав меня кусками по трибунам. А в ушах звучал мой собственный голос:

– Клянусь хранить знания и умения, переданные учителем. Обогащать их! Беру в свидетели своего учителя и присутствующих духов, клянусь не раскрывать полученных знаний. Ставлю свою жизнь, свой дух и всё, чем являюсь, на службу искусству вкуса! Соединяю свою жизнь и дух с духом учителя! Мы станем неразделимы! Его жизнь – моя жизнь. Его дух – мой дух! На веки вечные! Нас разделяет одно слово. Когда учитель позовет «Волчонка», я навсегда уйду в междумирье, а он станет мною.

С каждым словом, обезумевший, горячий, как тысяча огненных шаров, как самое сильное заклятье гильдии Огневиков пламя сваривало мою шею. Я проваливался в темноту и падал, падал, пролетая сквозь стенки миров…

Открыв глаза, я удивленно кашлянул сквозь искусанные губы. Ещё жив и корчусь в своём собственном теле. Шея горит и шипит от боли. Саднит распухший лоб. Приподнявшись на локте, я огляделся.

Валяюсь под парапетом у дядиного сидения. Голова упирается в стенку балкона. Тронув лоб, я заскулил, потирая окровавленную ладонь.

– Ты ударился, когда падал, – подсказал Евлампий

– Где? Кто? Почему? – еле выговорил я.

В проходе у лестницы ещё дымились два обгоревших тела.

– Всё перепуталось, – неуверенно проговорил голем. – Вышло не так, как…

– А как? – потребовал я.

Евлампий замялся, но всё же мотнул подбородком.

– Слева, – подсказал он.

Я повернул голову. На моём левом плече, прицепленный к чёрной цепи сидел сморщенный карлик. Такой же уродливый как кощей, только с толстым брюхом.

– Что уставился, крысёныш! – злобно запищал он.

Я зажмурился. Не может быть! Этого не может быть!

– Главное, что мы победили! – воодушевленно лопотал голем, успокоительно похлопывая меня по шее. – Имущество Оливье теперь наше! У тебя есть символ свободы!

– И что? – чуть не плача, простонал я.

– Мы выиграли! Мы освободим оборотней и спасём тридцать миров, и никакой бессмертный дух нам больше не помешает! – закричал Евлампий.

Заключение

Она перескочила через камень и бодро зашагала по тонкой тропке, поднимающейся на холм. Заходить через главные ворота не хотелось. Слишком много посторонних глаз. Магистрат, наверняка, разослал миньонов повсюду, и они не успокоятся, пока не вернут ключ.

– Только это вряд ли, – пообещала Оксана.

Защитница чувствовала, как сжимается кольцо, но через резиденцию Ордена самая короткая дорога. По-другому пробраться в схрон чистилища не удастся. Схватят раньше, чем она пересечет зал ожидания.

У старой, замшелой стены Оксана с трудом проглотила вставший в горле ком. Слишком много воспоминаний хранила обитель защитников. Трогательных, нежных, чистых. Дядя Антуан заменил родителей, вырастил, обогрел, открыл глаза на алчность волшебников. Они высосали источник магии до суха и тянули тридцать миров в бездонную пропасть. Этому пора положить конец!

Пройдясь вдоль каменной стены, защитница нащупала неприметный выступ и, просунув пальцы, прошептала:

– Пусти глупую странницу, старый привратник.

Глыбы заволновались рябью. Руку мягко пожало и выплюнуло наружу. Камни выдвинулись и ткнулись в колени защитницы. Мягко, но неживой силы хватило, чтобы отпихнуть её от резиденции.

Потайной ход не открылся.

– Ты рад, но не разрешаешь войти? – удивленно спросила она. – Кто запретил?

Засохший между древних булыжников раствор вспучило. Он покрылся жёлтыми пузырями, и потёк густой жижей, пока не изогнулся в кривую, перекошенную улыбку.

– Так, – протянула Оксана, оглядываясь.

У подножия холма выстроились тёмные фигуры в капюшонах. Значит выследили, догнали и думают, что ловушка захлопнулась.

– Я ведь войду! – громко крикнула она.

Раствор втянуло в кладку, и стена потемнела, забугрилась острыми глыбами.

Защитница покачала головой.

– Есть другие пути, – прошептала она, складывая перекрещенные руки перед лицом.

Резиденция почернела ещё больше. Оксана вгляделась в сверкающее голубое небо через растопыренные пальцы. Осеннее солнце устало пекло побелевшими лучами. Уже не грело, но раскидывала кривые тени. От стены тоже тянулось серое пятно, растворяясь в мохнатом боку холма.

Защитница опустила руки. Колдуны в капюшонах цепью двинулись на неё.

– Думаете, если вас больше, – прошептала Оксана. – Вам всё можно? Нетушки.

Она поправила сползшую на глаза чёлку и крикнула:

– Я никогда не была послушной девочкой!

Чёрные капюшоны не ответили, поднимаясь всё выше.

– Архимаг с вами, – проворчала защитница.

Взмахнула руками и потянула к себе тень. Серое пятно изогнулось, смялось, как небрежно сложенное покрывало. Оксана сжала кулаки. Давай, ещё немного, не противься. Тень удлинилась, пошла волнами и набухла, окаменела, превратившись в угольную лестницу, обрывающуюся во тьму.

Оксана наклонилась над жутким провалом, и помахав колдунам, безбоязненно упала в тень от стены и пропала.

Кладка задёргалась, словно удивлённо заморгал каменный великан, и посветлела.

Чёрные капюшоны остановились и застыли.

Оксана торопилась. В тени долго не поторчишь, тут не постоялый двор. Мёртвая тишина сковывала холодом и высасывала магию. Любой неверный шаг, стоил жизни. Сбежав по ступеням, защитница перепрыгнула тьму провала, так отразилась в тени стена резиденции, и пошла вверх по ступеням. Движения давались нелегко. Ноги еле отрывались от лестницы, и тянули, тянули к чёрной земле. Оксана отдирала сапоги от ступеней, каждый был из чугуна и весил по пуду, и тянула, тянула вверх. Колени не хотели гнуться, а спина наоборот с каждым шагом скрючивалась, клонясь вниз. Тёмное отражение не отпускало жертву.