Тридцать один

Я посмотрел на него покрасневшими глазами. Я устал, вымотался, отчаялся и мне нечего ответить.

– Прекратите издеваться! – заступился голем.

– Твоё желание исполнится! Тобой буду я, но все-то подумают, что это ты! – Оливье хохотнул.

– Почему? – уныло спросил я.

– Потому, что ты мой ученик. Если бы ты не хотел им стать – ничего бы не получилось! Я давно подумывал сменить тело, – хранитель вкуса потряс рукой. – Это износилось. Не мог найти ученика, морем клянусь! Они хуже орков. То мрут из-за собственной тупости. То портят блюда, и я их топлю. Я отчаялся, как кракен выброшенный на берег. Но тут появился ты! Прибежал с выпученными глазами: «Учитель, я правда хочу готовить!», и я поверил. Ты сам поверил… Ты бесподобен. Грядут перемены! Маги покрошат всех, кто бессмысленно тратит их магию. Представь, ещё пять лет, и блёклых почти не останется, оборотень будет настоящей диковинкой.

– По-вашему, он сам виноват? Потому что захотел стать вашим учеником? – возмущенно вскрикнул Евлампий. – Это вы все задумали! Вы его погубили!

– Жалуешься, как старый гоблин! – проворчал Оливье, встав рядом со мной. – Долой трёп. Времени нет. Нас ждут гонки.

– Зачем? – спросил голем.

– Не перебивай, – отрезал хранитель вкуса. – Хочешь пожить подольше? – спросил он у меня, и я кивнул. – Веди себя тихонько. Посмотрим гонки и повеселимся! А если задуришь, я тебя прикончу. Сотру в порошок бестолкового голема, а заодно и архивариуса! Понял?

Я ещё раз кивнул.

– Меня так просто не сотрешь! – выкрикнул Евлампий. – Я…

– У меня есть драконья желчь, – перебил Оливье, и голем замолчал. – То-то же, – сказал дядя. – Тебе, каменюка, я рот глиной забью! – он повернулся ко мне. – Шевелись!

– Не могу.

– Ах, да.

Наклонившись, дядя дотронулся до гриба и прошептал:

– Отпусти его, пожалуйста.

Ничего не произошло.

– Я тебя награжу, – добавил Оливье.

Я напряженно смотрел на гриб, но он застыл безжизненной глыбой.

– Одного моего желания мало, – загрустил хранитель вкуса.

Достав из-за пояса нож, он порезал палец и капнул кровью на объединяющий камень. Гриб вспыхнул зелёным пламенем, но мои руки не отпустил.

– Мало, – задумчиво сказал Оливье. – Давай твоей добавим!

– Прекратите эту мерзость! – не выдержал Евлампий.

Хранитель вкуса вздохнул.

– К сожалению, другого выхода нет.

Не дожидаясь согласия, он полоснул меня ножом по руке. Я вздрогнул и равнодушно посмотрел на рану.

Капля крови стекла на гриб. Он засверкал и, размягчался, пока я не вытянул руки.

– Идём! – скомандовал Оливье.

Я оглянулся на омертвевший гриб, и побрёл между шкафов.

– Это последняя часть ритуала, – обречено пробормотал Евлампий.

Я и сам догадался. Только уже всё равно, даже злости не осталось. Только усталое равнодушие.

– Символ свободы! – отчаянно крикнул голем.

– Он вам больше не нужен, – не останавливаясь, ответил хранитель вкуса.

Глава 15. Гонки на выживание

Мы вышли из хранилища и поднялись по ступеням. Всего десять, а вчера были сотни. В прошлом всё по-другому. Деревья выше. Маги добрее. Варенье вкуснее. И есть два миллиарда секунд, чтобы насладиться жизнью. Сколько осталось мне, знал только Оливье.

В дядиных покоях за нашими спинами со скрежетом захлопнулась дверь. Назад дороги нет.

Голем не удержался и соскользнул с плеча, повиснув на цепи.

– А как же ошейник? – закричал он, забираясь обратно. – Вы добровольно соглашаетесь на муки превращения?

– Я, обо всём позаботился, – милостиво ответил Оливье. – Когда крысёныш свалит из тела, голод с обращениями свалят с ним, а ошейник через пару дней снимут. Ерунда!

У меня защемило сердце. Так просто! То, от чего я страдал всю жизнь, для него пустяк. Мелочь не достойная внимания, о которой и говорить-то не стоит, голод уйдёт, превращения исчезнут. А ошейник возьмут, да снимут. Один щелчок пальцами и всё. Магия!

– Подумай ещё раз, – прошептал голем.

Я замотал головой. Что тут думать? Выбор небогат, либо убью я, либо меня, но я не могу.

– Если передумаешь, намекни, у меня созрел план, – тихо добавил Евлампий.

– Уверен, что получится? – спросил я.

– Нет, – сконфуженно проговорил голем, – но других вариантов нет.

Мы вышли на палубу. Утро выдалось мрачным. Небо затянули низкие мокрые облака, сыплющие зябкой моросью.

Передёрнув плечами, я плотнее запахнул рубаху.

Архивариус ждал у трапа, подпрыгивая от нетерпения.

– Пойдём на утренние гонки? – с надеждой воскликнул он. – Ах, извините. Доброй погоды и приятного дня.

– Тебе того же, – усмехнулся хранитель вкуса.

– Прошу прощения, переволновался. Быстрее хочу на гонки.

– Быстрее, выше, сильнее, – развеселился Оливье. – Невтерпёж?

– Как говорили чемпионы виктатлона: «Не дрейфят только заклинатики!».

– Так и есть, – согласился хранитель вкуса. – Люсьен вон тоже всю ночь не спал! Волновался! – усмехнулся он.

Я снова кивнул, не поднимая глаз. Боялся не сдержаться. Хотелось броситься на него, вцепиться и разорвать на части. Если бы я мог! У него сабля и убийственное волшебное слово, а у меня тощее тело в ошейнике и бестолковый голем. Я вздохнул.

– Чупакабра на душе скребёт, – закивал архивариус.

– Поспешим! – скомандовал хранитель вкуса. – Раньше придём, толкучку обойдём.

Как только Оливье шагнул на трап, Евлампий засопел:

– Столкни его в воду – начинается отлив, он не выберется.

– Совсем сдурел, – прошипел я. – Пока утонет, тысячу раз скажет Слово.

Я испуганно оглянулся. Притопывающий от возбуждения архивариус даже ухом не повёл, глаза горели, как у зачарованного. Голем пожал плечами и, задумчиво пробурчал:

– И впрямь скажет.