Тридцать один

– Так что же делать?

– Убить его первыми, – ответил Евлампий.

– Чем же вы лучше? – рассердился архивариус. – Он ещё ничего не совершил.

– Когда сделает, – закричал я. – Будет уже поздно!

– Что сделает? – спросил подошедший Оливье. – Я тебя предупреждал, заморыш?

– Мы обсуждали гонки! – заступился голем. – Что будет, если «бокалом» не успеет со щитом!

– Представляете, недотёпа, – подыграл архивариус. – Его в кривоногую улитку превратят. Кому нужен беззаЩитный «бокалом»?

Хранитель вкуса зло зыркнул на нас и потопал к лестнице.

– За мной! – бросил он через плечо.

Беззаботный весельчак в момент стал ворчливым гоблином. Таким и помрёшь, решил я, пришло твоё время.

Внутри арены висел гигантский мыльный пузырь с полупрозрачной, переливающейся всеми цветами радуги, горкой. На краю скатов нетерпеливо вздрагивали жёлтые кареты с чёрными крыльями, а напротив совершенно синие. Вокруг сновали маги в мантиях под цвет заклинатиков.

К пузырю липли трибуны, мостами и лестницами соединяясь с каменным шаром арены.

– Понапридумывали орковских правил, – пыхтел Оливье. – Мозгов, как у грудных троллей, а всё сочиняют, перед Императором выслуживаются! Такой план оборотню под хвост.

– У оборотней нет хвостов, – не удержался Евлампий.

– Заткнись, булыжник. Без тебя тошно, – рявкнул хранитель вкуса.

Мы уже взобрались на два пролёта.

– Что с тобой теперь делать? – пыхтел Оливье.

Я не ответил, едва сдерживая ярость.

– Пощадить! – подсказал голем.

Хранитель вкуса невольно потянулся рукой к поясу, но, вспомнив про отобранный кошель, ещё сильнее надулся:

– Желчи на тебя нет!

– Не переживайте, как говорил Стародольский король воров: «Надейтесь, и вам всё вернётся», – встрял архивариус.

Бросив на него уничтожающий взгляд, Оливье вскарабкался дальше по лестнице.

– Сговорились, пираты Семисветские, – прошипел он. – Грабьте меня, раздевайте до нитки…

Пролёты вылетали из-под ног. Дыхание сбивалось. Силы кончались, и ворчание хранителя прекратилось само собой. Перила закручивались бесконечной спиралью, а лестница тянулась в другие миры. Я дышал два вдоха один выдох и смотрел под ноги, пока не упёрся взглядом в сапоги.

– Ложа! – остановил нас стражник арены, перегородив забранный тяжёлой портьерой проход.

Оливье грубо ткнул значок виктатлона в лицо.

– Выкуси! – зло прохрипел он, задыхаясь.

Стражник невозмутимо отступил.

Оливье толкнул его плечом, запутался в портьере и кляня на чём свет стоит коменданта арены протолкнулся на новые ступени. Здесь лестница была ещё круче и уже предыдущей. Когда мы долезли до нашего балкона, тяжело дышал даже я, а хранитель вкуса едва шевелился. Он еле дошёл до сидений, и рухнул в кресло. Мы, с облегчением, сели рядом.

– Вот это обзор! Мы в королевской ложе? – обрадовался архивариус.

Он то не устал, он же гомункул. А я хрипел, как испорченный огневой пень, и восторга не разделял. Отвалившись на сиденье, я отдувался, как директор академии после фигурного катания.

– И «лагерь» и «побоище», как на ладони! – восхищался Мровкуб.

Я искоса посмотрел на хранителя вкуса. Он откинулся, запрокинув голову. По раскрасневшемуся лицу стекали ручьи пота. Оливье шипел сквозь зубы, проклиная главу тайной канцелярии и виктатлон.

– Отомстил, Сычара, – бормотал он.

Отдышавшись, я наклонился и заглянул через парапет. Балкон нависал над трибунами и выступал далеко над лестницей. Что если столкнуть его вниз? Метров пятнадцать будет. Разобьется, даже пикнуть не успеет.

– Дождись начала гонок, – разгадав мои мысли, подсказал голем.

Я кивнул. Потерплю немного. Чего спешить, куда он денется. Опустившись на сиденье, я покосился на хранителя вкуса. Оливье больше не задыхался, а, подперев руками подбородок, смотрел перед собой.

– Правила, – задумчиво протянул он. – Выгодны только тому, кто их придумывает.

– Зря… – встрял Евлампий.

– А хотелось втихаря, – грустно закивал Оливье.

Архивариус тоже задумался, перестав ахать, да охать надо всем подряд.

Арену заполняли болельщики. Синие рассаживались на трибуны справа, а жёлто-чёрные слева, продолжая махать трубами, обручами, флагами и вопить кричалки.

Я снова перегнулся через парапет. Облизал губы. Высоко. Точно разобьется, а Слово выкрикнуть успеет? Рисковать или нет. Я вздохнул.

Оливье склонился ко мне.

– Тяжело решиться, правда? – прошептал он.

– На что? – похолодел я.

– Убить, – пояснил хранитель вкуса. – Думаешь, как меня прикончить? Зря. Дерзости не хватит, шавка, а я восемь букв выпалю, и ты мертвяк. Ясно? – Его шепот стал зловещим. – Сиди и не дергайся. Ты всё равно умрешь! Разозлишь меня, сдохнешь сейчас. Понял?

– Нет, – выкрикнул я, отпрянув.

– Осмелела собачонка? – шикнул Оливье. – На хозяина гавкаешь? «В», – медленно потянул он. – «О», – и через паузу затараторил. – «Л», «Ч», «О» …

Оставалось три буквы – «НОК». У меня похолодела спина. Внутренности сжались, а кости размякли. Я растёкся по креслу, не в силах даже ресницами махнуть.

– Не надо, – жалобно попросил я.

Мне ответил оглушительный рёв. Болельщики дружно повскакивали с мест и заорали:

– Виктатлон!

Оливье показал все золотые зубы в подобие улыбки и надменно кивнул.

– Живи, пока.

Я облегчённо выдохнул и вжался в сиденье. Трясло так, что не мог закрыть рот. Смерть схватила за ногу и уже тащила в бездну. Я чувствовал могильный холод, сковавший ступню. Ещё чуть-чуть, и меня не стало бы.

Внутри прозрачного шара заклинатики чадили разноцветным дымом на вершинах склонов, а после второго рёва понеслись вниз. Вперёд вырвались длинные и узкие кареты, «шустрики», заскользив к сверкающим «наговорам». Жёлто-чёрный с разворота втянул крутящийся белый вихрь с осенними листьями, а синий поддел на крыло огромный голубой щит со знаком гильдии Водолюбов. Исхитрившись, они нанизали ещё по два «наговора»: пару ослепительных молний, кулак голема и огненный шар, и выскочив из отмеченного флажками с палатками «лагеря», развернулись. К ним уже спешили «бокаломы» и «очарователи». Горящие искрами «наговоры» разлетелись по заклинатикам, и они затрубили сигнал к бою. Болельщики лихо загудели в ответ.