Тотем Козерога

девицы пятую весну по нему сохнут. А он кремень, никому венка в праздник Макоши

не дарит. Говорит, сначала выучиться надо, а потом за юбками бегать…

Злата обиженно надула губки и нахмурилась — я понял, что и сама запала на

Вадика. Но тут же улыбнулась и поманила рукой, убежала вперед. Я пошел следом,

осторожно ступал по тропинке. Краем глаза следил за ведрами, чтобы не

расплескать. К коромыслу привыкать надо, очень уж неудобная штука — кренит то

влево, то вправо, постоянно грозит соскользнуть. Я останавливался и поправлял,

искал точку равновесия. Девушка нетерпеливо подгоняла, показывала дорогу. Не

выдержала и скрылась между деревьями. Я услышал беззаботный смех, звонкий и

чистый голос, что выводил простенькую песню. Вернулась с охапкой трав и цветов.

Скакала вокруг меня как задорная козочка, хихикала и корчила умильные рожицы.

Вообще смеялась много и охотно, по поводу и без оного — так умеют лишь дети.

Личико раскраснелось, в чистых голубых глазах сверкали желтые искорки.

— А что за Макош? — полюбопытствовал я.

— Вот дуреха! — хихикнула Злата. — Макош — богиня земли и плодородия.

— А-а-а… — многозначительно протянул я.

Наморщил лоб и попытался вспомнить еще каких-нибудь славянских богов — надо ж

блеснуть перед девочкой. Но с изумлением понял, что почти не помню русскую

мифологию. Скандинавскую назубок — как же, там длинноухие эльфы и умелые

бородатые гномы! Греческую и римскую проходили в школе и универе. А вот о

славянской только краем уха и то какие-то обрывки. Что, в общем-то, странно,

ведь своя история, богатые мифы ничем не хуже тех же кельтских и скандинавских…

Вроде бы Перун был, бог войны и молний, еще Иван Купала… или нет, мужик — уже из

православия. А прообраз — богиня воды Купава. Кстати, хороший праздник — с

друзьями каждое лето выезжали на озеро, бесились, пускали венки на воду и

прыгали через костер. А потом водка, шашлычки — прелесть!.. Я мотнул головой,

отгоняя видения, и прикусил язык. Если раскрою рот и брякну, то, несомненно,

опозорюсь. Уж лучше промолчать и сделать вдумчивый вид — да-да, конечно, помню и

знаю, — а потом выспросить у волхва или Вадика.

— У вас в городе все такие неуклюжие? — укорила девушка, когда я в очередной раз

остановился, чтобы поправить коромысло.

— Почти, — кивнул я с улыбкой. — У нас в колодцы по воду ходить не надо. Сама по

трубам течет, только кран поверни.

— Как интересно! — воскликнула Злата и округлила глаза. — Я бы хотела побывать в

городе! У вас, наверное, много всякого…

— Да, — с важным видом подтвердил я. — Водопровод, газ, автомобили, интернет и

мобильные телефоны…

— Подумаешь! — фыркнула девушка, решив, что хвастаюсь. — Мне дед говорил, что у

вас грязно. И еще люди дерганые, нервные. Это потому что живете в каменных

курятниках и едите плохую пищу.

— Он прав, — согласился я и грустно улыбнулся — воспоминание о городе вернуло

чувство тоски. Перед взором вспыхнули картины разрушений, тьма, трупы, пирующие

демоны-навии. — У вас лучше. Вода вкусная и воздух чистый.

— Я же говорила! — торжествующе воскликнула Злата и показала язык. — Сворачивай

направо, почти пришли.

Мы обогнули несколько покосившихся сараев и очутились на подворье небольшой

бревенчатой избы. У крыльца на бревне сидела древняя старуха, подслеповато

щурилась на яркое солнце и что-то усердно толкла в большой деревянной ступке. На

нас внимания не обратила. У дровяника возился светловолосый худощавый мальчишка.

Усердно рубил поленья и складывал в ровные поленницы. Глянул исподлобья, бросил

топор и медленно подошел. Протянул худую ладошку, преувеличено серьезно сказал:

— Серогост.

Я похлопал глазами в недоумении, но сообразил — имя такое. Поставил ведра,

положил на траву коромысло и пожал протянутую руку. Таким же серьезным тоном

произнес:

— Очень приятно. Александр.

Он кивнул, окинул меня долгим изучающим взглядом. Оглянулся на Злату и буркнул:

— Почему так долго? Матушка заждалась. Тесто замешено, пора хлеб печь, а тебя

где-то носит.

— Отстань! — фыркнула девушка, в негодовании тряхнула гривой светлых волос. –

Нашелся воспитатель. От горшка два вершка, а туда же. Я с Сашей разговаривала и

травы собирала. Он из города приехал, будет жить у Велимира…

Злата топнула ногой и погрозила мальчишке. Тот еще больше насупился и пообещал:

— Вырасту и поколочу, будешь знать. Беги к маме, а то нажалуюсь.

— Ябеда! — обиделась девушка. Обернулась ко мне и подарила ослепительную улыбку.

— Спасибо за помощь, Саша. Но мне, правда, бежать надо. Если хочешь, то приходи

после заката на озеро. На берегу у плакучих ив молодежь гуляет. Там и

встретимся, с ребятами познакомлю.

Я кивнул, невольно засмотрелся на белую и нежную шею, пылающие рыжиной пышные

волосы. Опустил взгляд чуть ниже, но тут же перевел на землю, от греха подальше.

Девушка заметила, покраснела от удовольствия, радостно засмеялась и убежала в

избу.

— Дура! — хмуро изрек паренек, глядя сестре вслед. — Даром, что старше. В голове

одни опилки.

— Нет, — ухмыльнулся я, искоса глянул на мальчишку — серьезный и деловой, губы

плотно сжаты, а брови нахмурены. — Блондинка. Кому-то очень повезет… Тебе помочь

с дровами?

— Обойдусь, — отмахнулся Серогост. — Тем более закончил уже.

Паренек спешит вырасти, стать взрослым, сильным и могучим. Во всем копировал

старших: сложил руки на груди, придал лицу серьезное выражение. Двигаться

старался неторопливо и вальяжно, но получалось плохо. В жестах то и дело

проскальзывало нечто мальчишеское, порывистое и бесшабашное.

Серогост вернулся к дровянику, подобрал топор и спрятал в сарае. Поправил

поленницу, взял ведра и отнес в дом. Через минуту появился вновь. На губах

ехидная улыбка, глаза радостно сверкали.

— Получила, — сообщил он с удовлетворением. — Матушка у нас суровая.

Внимание привлек звон металла, азартные возгласы, возня и стуки. Мальчишка

встрепенулся. Воровато глянул на старуху, но та невозмутимо толкла в ступке,

что-то бормотала под нос. Паренек поколебался, шепнул:

— Пошли, посмотрим, как Ворон с Борисом тренируются!

— Пошли, — согласился я тихо. — А тебе не влетит, как Злате?

— Влетит, — поморщился малец. — Но если никому не скажешь, то может и обойдется.

— Нем как рыба! — пообещал я.

Хотел перекреститься, но вспомнил, что тут не принято. Вместо этого подмигнул и

сделал загадочное лицо. Мальчишка поверил, улыбнулся. Мы на цыпочках пересекли

двор, спрятались за сараем. Потом юркнули в кусты, пробрались через густые

заросли. Звон металла стал оглушительным, послышалось шумное сопение, уханье.

Ветки раздвинулись, мы вышли на небольшую полянку, окруженную раскидистыми

вишнями и грушами.

На маленьком пятачке топтались два дюжих обнаженных по пояс парняги. Оказывается

Вадик не такой уж и большой, все познается в сравнении. Ребятам на вид и

семнадцати нет — круглые румяные лица еще в юношеском пушку. Но ростом даже выше

моего друга. Толстые руки бугрились канатами мускулов, разгоряченные тела

блестели от пота.

Ребята сжимали в руках настоящие железные мечи, осыпали друг друга мощнейшими

ударами. На первый взгляд бой показался бестолковым боданием двух носорогов.

Парни сопели и пыхтели, хакали как дровосеки, тяжеловесно переступали с ноги на

ногу. Но вскоре я заметил систему, понял, что работают расчетливо и вдумчиво:

проводят финты, разят из разных позиций, стараясь пробить защиту. Парни

сходились и расходились, делали выпады, рубили с плеча, кололи.

— Садись, — шепнул мальчишка и дернул за рукав. — Будем смотреть.