Лиловый (I) (СИ)

-- Пришел в себя? -- спросил Острон. Улла медленно кивнул. -- Ну слава богам. Мы уже начали за тебя волноваться, знаешь ли. Если бы не Анвар, все бы тут уже на ушах стояли.

-- Даже Анвар вчера вечером сказал, что это ненормально, -- заметил Басир, закладывая книжку веревочкой, которую всегда носил в кармане.

-- Они... никак не отпускали меня, -- хрипло сказал Ниаматулла. Острон подошел ближе, озабоченно заглянул в лицо друга. На его лбу блестели бисеринки пота; кудри липли к коже. -- Сны. Все это время мне снился один и тот же сон... ужасный сон.

-- Что ты видел? -- спросил Острон.

-- Мертвую пустыню, -- ответил тот. -- Черно-белую. Странные камни, с дырками. Деревья... тоже мертвые. Все было в пыли. Я бродил между этими камнями и деревьями, пытался найти выход.

Острон и Басир переглянулись.

-- И этот голос, -- в голосе Уллы промелькнул ужас. -- Он постоянно говорил со мной.

-- Что он говорил?

Улла набрал воздуха в легкие, но потом резко выдохнул и покачал головой.

-- Нет, -- сказал он. -- Не хочу... даже думать об этом.

Острон медленно опустился на краешек его кровати, у самых его ног. Басир посмотрел на него с вопросом в глазах.

-- Ты видел Хафиру, -- хрипло произнес Острон.

-- Как странно, -- пробормотал китаб. -- Ведь ты там ни разу не был.

-- Я видел ее раньше, -- возразил Ниаматулла. -- В Тейшарке. Когда... когда та тварь напала на нас.

Острон и Басир непроизвольно поежились; воспоминания о долгаре были еще свежи. Потом Острон кивнул.

-- Это что-то объясняет, -- сказал он. -- А этот голос... скажи, каким он был?

-- Мертвым, -- содрогнулся маарри. -- Ни один живой человек не может так говорить. Он звучал прямо у меня в голове. Он говорил ужасные вещи... о том, что мы все умрем. Что... нет, нет, я не хочу верить ему.

-- И не надо, -- решительно сказал Острон. -- Все, что он говорил тебе, -- ложь.

-- Откуда ты знаешь? -- с легким подозрением спросил Улла. Острон вздохнул.

-- Я тоже слышал этот голос, -- признался он. -- Давно... в Тейшарке, когда меня сильно ранили. Я думаю, это был темный бог. Но ведь все прекрасно знают, что он не говорит правды.

О своем последнем сне, пришедшем к нему в храме Шарры, он сказать все-таки не решился.

Ведь он не был ранен тогда.

-- Ужасно, -- заметил Басир. -- Это значит, темный бог может с каждым заговорить, когда захочет?..

-- Пусть говорит, -- Острон пожал плечами, скрывая собственную неуверенность. -- Мы же знаем, что все, что он говорит, -- неправда. Просто нельзя верить его словам, вот и все.

-- Мне бы твою смелость, -- пробормотал Ниаматулла. -- Он говорил, не умолкая... о таких вещах, о каких я и думать не хочу.

-- Ну ничего, все позади. Теперь-то ты быстро поправишься, верно?

-- Ага, -- кивнул Улла, но не слишком-то убежденно.

Когда они вдвоем с Басиром спускались по узкой лестнице, в зале обнаружился новый посетитель. Анвар отвлекся от своего чтения и негромко переговаривался с ним; увидев парней, оба замолчали.

-- Мир вам, -- произнес нахуда Дагман. -- Как больной, уже оклемался?

-- Он пришел в себя, -- ответил Басир. -- А ты хорошо знаком с ним, нахуда Дагман?

-- Лет пять уже знаю его, -- фыркнул моряк, -- еще с его отцом дружбу водил. Акил был интересный человек, я любил поговорить с ним, когда стоял в здешнем порту. Ну, конечно, если не спорить с ним на его больную тему насчет Суайды.

-- Насчет Суайды?..

-- О, папенька Уллы большой был знаток всяких легенд, -- рассмеялся Дагман, -- только на одном он был просто помешан: утверждал, будто Суайда не был порожден темным богом, а был братом Эльгазена, с которым Эльгазен рассорился, и тот ушел на юг.

-- Да ведь это просто миф, -- удивился Острон. -- И все равно ничего не докажешь, что ни утверждай.

Дагман пожал плечами.

-- Я ему о том же говорил. Ну, а потом бедолага помер... чтобы поддержать семью, Улла и начал играть на барбете по прибрежным трактирам. Я там его часто видел.

Басир и Острон обменялись взглядами.

-- Надеюсь, он скоро выздоровеет, -- сказал Острон, Басир кивнул. Нахуда поднялся на ноги.

-- Пойду загляну к нему, -- произнес он и стремительно прошел мимо парней, взбежал по лестнице наверх. Анвар, все это время слушавший их разговор, поднял светлые брови и вернулся к книге.

***

Он знал этого человека уже... вот ничего себе!.. Уже почти целый год. Они познакомились в далеком оазисе, когда Острон был еще глупым ничего не понимающим мальчишкой, перепуганным неожиданным нападением одержимых, и кучерявый джейфар показался ему очень суровым, бывалым воином. Ну, Сунгай действительно был его старше и всегда держался спокойно, не позволял себе повышать голос без нужды. Временами Острону казалось, что ничто не в состоянии поколебать этого человека.

Оказалось, и у него есть свое слабое место.

Сунгай довольно давно узнал о том, что у него есть Дар; будучи по своей природе человеком ответственным, он легко взял на себя и эту ответственность и уже много лет был уверен, что его долг -- защищать людей. Когда пробудился темный бог и начались нападения одержимых, Сунгай так же спокойно принял и то, что они, Одаренные, -- последняя надежда Саида. Кажется, близких родственников у него не было, и держался он всегда чуть особняком, отчего быстро отделился от своего племени и посвятил всего себя этой войне.

К Острону Сунгай относился благожелательно; Острон также полностью осознавал свою ответственность и принимал ее. Когда они узнали о том, что Ханса -- тоже Одаренный, это вызвало неожиданный всплеск гнева у обычно сдержанного джейфара. Острон до сих пор фыркал, вспоминая, как Сунгай в тот вечер выговаривал парнишке, а тот принял свой обычный вид "я сам себе хозяин", но все-таки был пристыжен.

Теперь между Сунгаем и Хансой воцарился хрупкий мир; своенравный марбуд все-таки тоже принял свою ответственность, пусть и неохотно, и то, что они втроем будут воевать с темным богом и его слугами, как-то не подлежало сомнению.

А теперь появился этот Элизбар.

Острон видел его один-единственный раз, и с тех пор щеголеватый пройдоха не объявлялся. Это был человек, который был способен ввести Сунгая в состояние ярости одним своим отсутствием. Они уже четыре дня как находились в Ангуре; джейфар выглядел мрачнее тучи и пропадал на пристани, переговариваясь с птицами, которые доносили ему последние вести со всех краев. Дядя Мансур, поначалу возлагавший на него большие надежды, -- в конце концов, Одаренные официально были командирами туменов, первейшими помощниками Халика, -- совсем смирился.

Острон в тот день нашел Лейлу; девушка обучала лучников-новобранцев на стрельбищах. Эти люди, явившиеся уже после поражения в Тейшарке, были еще неопытнее тех, кто отправлялся отвоевывать Эль Хайран. Стрельбища располагались сразу за городской стеной, строительство которой недавно было завершено; это были огромные поля, уставленные мишенями, и вдалеке Острон заметил фигуру Сафир. Сердце екнуло. Потом он опять вспомнил ее последние слова и отвернулся, чтобы не видеть ее.

Лейла мило улыбнулась, когда увидела, кто пришел. В руках она держала короткий лук, на ее поясе висел кинжал-джамбия с кривым широким лезвием; Острон знал, что она также была во главе сотни лучников.

-- Кто почтил наши скромные занятия своим присутствием, -- с легкой насмешкой возвестила она. -- Чем обязана, господин Одаренный?

-- Лейла, прекрати паясничать, -- чуть заметно поморщился Острон. -- Я тебя насчет того ассахана хотел спросить.

-- А, Элизбара? Надо же, я думала, ты захочешь отблагодарить его в первый же день.

Острон кашлянул.

-- Вообще-то я хотел просто поговорить с ним.

Девушка кокетливо дернула себя за кончик толстой косы, склонила голову набок.

-- Ага, и тебе нужно узнать, где этот жулик обретается, верно? Ну скажу я тебе, и что?

Он опешил от удивления.

-- То есть, ты мне не скажешь?