История Мариан (СИ)

Я записала рассказ Линдира в тетрадь. Он закончил историю Сильмариллов словами: «… Сильмариллы не будут обнаружены вновь, пока мир не изменится». Эта концовка совсем не стыковалась с камнем в моём шкафу. Ободрённая словами Аллиндэ, я первая заговорила с ним.

- Что значит «пока мир не изменится»? Разве он не меняется с каждым днём? Может, истории указывают именно на это?

Он не посмотрел на меня, но заговорил холодным, отвлечённым тоном:

- Смена времён в Арде, под солнцем, разрушения, виденные нами сквозь века, которые так нас огорчают – это не то, о чём говорят истории. Я не верю. Нас учили, что это означает конец мира, когда Вторая Песнь Илуватара будет спета Валарами и всеми детьми Илуватара после конца дней.

- Ты имеешь в виду после второго пришествия, Армагеддона? Но почему до этого времени они не отыщутся? Разве Валары не желают, чтобы камни были найдены и чтобы Свет Дерев вновь засиял в Валиноре?

- Я не знаю, - сказал он, наградив меня наконец любопытным взглядом. Я сказала что-то, вызывающее подозрения? – Хотя обладание Сильмариллом или желание обладать им всегда приносили Эльфам зло.

Он встал и собрался уйти, но я осмелилась задать ещё один вопрос, в котором я с трудом понимала эльфов.

- Линдир, ведь не всё, что вы видели, было разрушением; некоторые перемены случались к лучшему? Или они не «хорошие» или «плохие», а просто то, что должно быть? Некоторые Люди любят перемены ради перемен.

- Сердца Людей не находят покоя в этом мире, и мир страдает, - он повернулся ко мне; его голос стал громче и печальнее. – Жажда власти, желание перемен – это не то, к чему стремятся Эльфы. Мы желаем лишь сохранить красоту мира, довести её до наивысшего совершенства. И в конце концов судьба привела нас к вам, и мы учим вас, тех, кто стремится помешать нам при каждой возможности, как Моргот мешал Валарам снова и снова…

Линдир собирался сказать больше, но голос его оборвался, и он слегка покачнулся. Я поддержала его, хотя была уверена: он меня оттолкнёт. Вместо этого он принял помощь и сел рядом с Аллиндэ. Кажется, он только сейчас заметил оставшихся в Зале эльфов, которые изо всех сил старались не обращать на него внимания.

- Прошу, оставь нас, Мариан, - попросил он, высвободил свою руку из моей и устало провёл ею по лицу. – Я провожу Аллиндэ.

Аллиндэ начала возражать, но я пропустила слова Линдира мимо ушей и ушла, сказав «до встречи завтра». Я стараюсь не расстраиваться. Я знаю, это потому, что Аллиндэ дорога Линдиру. Но теперь я требую от всех эльфов быть совершенными, когда они не такие. Я не могу прочесть мысли Линдира. Но мне больно.

15 марта.

Ещё три дня.

Посреди ночи я проснулась от долгого и утомительного сна, в котором я отчаянно искала кого-то или что-то, но теперь я даже не могу его вспомнить. И первое, что пришло в голову – слова Линдира: «…обладание Сильмариллом или желание им обладать всегда причиняло Эльфам зло». В таком случае я не могу отдать камень ни Халдиру, ни другому эльфу. Я не буду добавлять ещё одну проблему к уже имеющимся. Придётся хранить камень у себя. Честно, мне начинает надоедать беспокоиться о нём всё время.

Я сидела с Корудрингом на новом мосту, который мы недавно закончили. Мост был совершенно не нужен. Видимо, Корудринг затеял это дело исключительно ради меня. Что я не замечала раньше – каждый мост здесь не похож на другие. Корудринг создавал их в соответствии с назначением, местом и материалом, и никак иначе. Я ещё раз поразилась их полезности и красоте. А красотой они обладали живой и растущей, как растения и лесные обитатели. Построив этот мост, я стала понимать уникальность и продуманное творчество.

Закончив работу, мы подняли бокал вина. Я спросила его, что он собирается делать в Валиноре. Он слышал, тамошний мрамор чистейшего белого цвета. Он лучше мрамора с гор Каррары, который нравился ему и Микеланджело. Он со своими учениками возведёт там прекрасные залы собственными руками. За этими разговорами мы опустошили бутылку. Я имела возможность быть его ученицей, пусть даже очень короткое время. От него я узнала вещи, которые раньше считала невозможными. Для эльфов нет ничего невозможного.

16 марта.

Несмотря на замечания Дитера, Мэйсон очень усердно помогал эльфам. Я держу его подальше от Джоэля, а Дитер провожает в талан в конце дня. Вообще, эльфам, привычным к путешествиям на долгие расстояния, не нужна особая помощь от нас. Мы делаем немногое: помогаем упаковать лембас, сушёные фрукты и другую провизию. Турнаур говорит, что их слишком много, чтобы найти достаточно еды в весеннем лесу, но у него есть помощники, которые будут заниматься только этим. Больше для разнообразия, чем для чего-то ещё. Думаю, причина здесь в другом: получать по пути дары Арды – ещё один способ попрощаться с ней.

Держать Мэйсона и Джоэля в разных местах нетрудно. Джоэль проводит дни (подозреваю, и ночи) в поисках лекарства для Аллиндэ. Ничего не помогает, и идеи Джоэля становятся чуть более радикальными, чем Ломион, Линдир и я можем принять. Аллиндэ не подопытный кролик, даже если она настроена попробовать всё и считает: если не поможет ей, то поможет кому-то другому. Джоэль побледнел, похудел и стал взвинченным. Я волнуюсь за них обоих.

Сегодня я сообщила братству, что ухожу с эльфами к океану и оставляю вместо себя Джоэля. Я не представляла, как он отреагирует: обрадуется возможности подставить меня или будет настаивать пойти с нами. Его выбор меня немного удивил. Все отнеслись к этому спокойно (за исключением Мэйсона, которого я не предупредила), но Джоэль отчаянно возражал. Он сказал, что не оставит Аллиндэ без присмотра. Я твёрдо ответила, что с нами идёт Ломион. Джоэль не ответил, когда я повторила, что он остаётся. Это означало, что наш разговор ещё не окончен. Неважно – он останется.

Халдир всё больше волнуется за своих подопечных, хотя хорошо это скрывает. Его выдают чуть более резкие повороты головы, широкий шаг, когда он расхаживает по веранде и преувеличенная вежливость. Румил всегда с ним, и я по нему скучаю. С другой стороны, он надоедает Халдиру, а не мне. Он поднимает настроение Халдиру, и делает это почти незаметно в присутствии других. Румил тоже носит маску: он теперь едва ли такой жизнерадостный, каким притворяется. Он даже пропускает возможности подшутить надо мной, а это неслыханно.

Не знаю, как долго я смогу держать себя в руках. Эльфы грустят, даже когда собираются за Море. Прекрасные плачи по Арде наполняют вечерний воздух печалью и тоской. Песни, рассказывающие об Одиноком Острове или об Элберет, держат эльфов на пределе. Ненавижу смотреть, как с каждым днём Халдир мучается всё больше. А я жажду его объятий всё более и более отчаянно.

Ломион дал мне какой-то напиток, чтобы хоть немного поспать ночью. Сны о Халдире мне больше не снятся. Не знаю, почему. Это делает меня одинокой как никогда. А тут ещё камень в шкафу – постоянный источник волнений.

Два дня. Осталось только два дня.

***

Я понимал, что в какой-то момент придётся сказать Мариан то, о чём мы с Халдиром знали с самого начала. Я молчал: это одновременно успокоит её и причинит незаслуженные страх и вину; и я буду слушать про это бесконечно.

В последние дни перед уходом она и Халдир становились всё более и более несчастными. Оба боролись с необходимостью встретить миг, когда придётся сказать друг другу «прощай», и никто не хотел с этим смириться. Я пытался их успокоить, уговаривал их. Оба упрямые и непоколебимые (я бы предпочёл другие, более живописные выражения), они носили всё в себе и никому не открывались, даже мне. Каждый из них готов был взорваться в любой момент.

И вот в последний день в Метентауронде события стали разворачиваться так, что я решил сказать ей.

Мариан никогда не была довольна своими набросками портрета Халдира, хотя те, которые мне удалось подсмотреть, довольно хороши. У Мариан несомненно умелая рука, но невысокая оценка своих способностей. Сэнди подтвердила бы мои слова, но Мариан никогда не показывала ей свои работы. В тот день она пригласила Халдира, меня, Ванимэ, Линдира, Ородрена, Гладрель и Аллиндэ позировать для фото. Мы ей обещали.