Живая статуя (СИ)

— Эдвин, — снова позвал я, вставая с пола. Он должен быть здесь, и, хотя на половицах в прихожей не осталось следов, я знал, что он прошел здесь, видел это так же четко, как если бы пол был обожжен его ступнями. Ключи лежали на столе, мой дневник был нетронут. Возможно, стоит гостю прикоснуться к обложке, и он поймет все, не читая. Странные мысли. Иногда я удивлялся сам себе.

Где-то наверху хлопнула дверь, и я устремился туда. Что-то было не так. Дом, как будто полнился какой-то злой силой. Вокруг было тихо, но я знал, что сейчас произойдет что-то страшное. Что-то пряталось здесь, в этой тишине, и ждало.

— Нет, только не сейчас, — услышал я чей-то болезненный шепот или стон.

Я кинулся к единственной закрытой двери и забарабанил по ней кулаками. Минута ожидания показалась вечностью, а потом чьи-то пальцы повернули ручку. Дверь чуть-чуть приоткрылась, но даже через узкую щель я смог рассмотреть, что весь пол в комнате исцарапан, как будто чьими-то когтями, а окно распахнуто настежь.

Я бы не удивился, если бы в одной комнате с Эдвином каким-то образом очутился волк. Царапины, глубокие и неровные, сеткой покрывали весь пол, издалека могло показаться, что весь он оплетен причудливой паутиной. Это так заняло меня, что я не сразу заметил в каком состоянии мой гость.

Пальцы Эдвина, тонкие и чуть удлиненные, судорожно уцепились за косяк, ногти на них так быстро отросли, что в это с трудом верилось. Он быстро смахнул со лба растрепанные пряди, и я заметил, что на лбу у него выступили бисеринки кровавого пота. Губы побелели. Он хотел что-то произнести, но не смог и поспешно отвел взгляд.

— Вам нехорошо? — я ощутил, как внутри меня что-то дрогнуло.

Эдвин быстро отрицательно покачал головой.

— У меня иногда бывают припадки, — прошептал он и сильнее вцепился в дверь. — Я ничего не могу с этим поделать.

— Может я…

Я хотел поддержать его, но он оттолкнул меня, быстро и грубо, причем с такой силой, что я едва удержался на ногах.

— Бегите, Габриэль, — произнес он. — Сейчас я опасен…

В проеме двери мелькнула его золотистая голова, как никогда бледное лицо, почти безумные, но все еще прекрасные глаза, а потом замок защелкнулся. Эдвин отгородил себя от всего мира. И я совсем не злился на него за это. Я за него боялся.

На негнущихся ногах я спустился вниз, сел перед остывшим камином и невидящим взглядом уставился на пепел в его почерневшем зеве.

— Так, значит, болен… — прошептал я, и это все объясняло. Вот почему маркиз так неестественно бледен и так странно себя ведет. Причиной всему болезнь. Скорее всего, неизлечимая болезнь. И я ничем не смогу ему помочь. Патрик бы смог. Он умел поднять на ноги кого угодно своими заклинаниями и зельями. Он бы мертвого оживил, если бы не попался в лапы смерти сам. То была его расплата, а я, в отличие от него, колдовать не умел. Я ничего не мог сделать для Эдвина. Исцелить кого-либо было не в моих силах. Я задумался об этом и впервые ощутил боль от собственного бессилия. А где-то, высоко над крышей моего дома, раздался протяжный, певучий свист, будто кто-то натянул струну, и, кажется, шорох крыльев.

Пламя, ночь и невеста

Я вспомнил Франческу. То, как ее рука коснулась картины, и я ощутил прикосновение даже на расстоянии многих миль. Тогда казалось, что пальцы графини коснулись моего обнаженного сердца. И боль была нестерпимой. Сейчас происходило нечто подобное, но я вспомнил о том, что было прежде, пока мои ногти удлинялись и нещадно царапали пол. Распахнувшееся настежь окно позвало на волю. Открытый простор в такие моменты оказывал мне больше гостеприимства, чем замкнутое пространство. В тесном домике Габриэля можно было ощутить себя узником. Я стерпел последний спазм боли. Кожа горела, легкие разрывались. Мне не хватало воздуха, не хватало свободы полета. Не хватало крыльев за спиной, но они уже начали отрастать и разворачиваться, как второй плащ. Я беспомощно оглядел комнату. Тот бардак, который я в ней учинил, был непростителен. Перевернутая и разломанная мебель, битые зеркала, расцарапанный пол и стены. Какой хозяин простит такой урон, нанесенный его имуществу. Ну что поделаешь, я изо всех сил пытался сдержать превращение, однако, зов был сильнее меня. Далекий, притягательный зов, как если бы снова где-то, на другом краю света, оказался в опасности мой портрет. Или нечто более ценное.

Я вскочил с пола, перепрыгнул через подоконник и полетел. Земля совсем не притягивала меня, и крыльям почти не приходилось прилагать усилий, чтобы удержаться на высоте. Полет — сказка. Никто из смертных никогда не ощутит такой свободы и такой власти, как я, когда пролетаю над землей. Внизу — беззащитные селения, вверху — моя стихия. Небеса мне, как дом. Здесь я могу ощутить себя, как демоном, так и ангелом, в зависимости от того, какой облик захочу принять.

Но сейчас я был не до конца свободен. Я летел по определенному маршруту, туда, откуда доносился призыв. Я сам не мог понять, что произошло. Почему меня так неодолимо тянет вперед. Но чья-то рука касалась моего сердца. Чьи-то пальчики сдирали кожу и кости с моей груди, чтобы добраться до этого клубка мышц, отвечавшего за все чувства. Во всяком случае, ощущение было именно таким. Как только я опустился на улицу какого-то города и одернул плащ, то тут же стал ощупывать кожу под пуговицами камзола. А что, если у меня в груди, действительно, рана? Но раны не было, только медальон, горячий и слегка подрагивающий, как второе сердце.

Я оглядел темную неприветливую улочку. Кажется, это Рошен. Но что я-то здесь делаю. Зачем меня принесло сюда. Оказаться здесь снова так быстро, совсем не входило в мои планы.

Во мгле быстро пронесся экипаж. Я едва успел отскочить прочь с дороги, так что кучер меня даже не заметил. Храпели лошади, звенели удила, и странное ощущение того, что кто-то касается обнаженной раны на моей груди, только усилилось. Я прислонился к стене и прижал руку к сердцу.

Портрет надежно заперт в подвалах моего замка. Значит, он здесь ни при чем. Возможно, кто-то сейчас в отчаянии касается той вещи, которая когда-то принадлежала мне, или моего подарка. Флер. Я почему-то тут же вспомнил о ней. Эта глупышка могла попасть в любую переделку. Ее так и тянуло на опасность. Что если в этот раз дело приняло серьезный оборот? Флер нуждалась в защите, как беспризорный ребенок. Нельзя было оставлять ее одну даже на час, не то, что на день.

Мимо никто не проходил. Карета уже скрылась в переулке, оставив после себя только облако пыли. Никто не видел существо, похожее на удрученного эльфа, прислонившегося к стене и задумчиво опустившего голову.

Куда теперь? В каморку Флер? Я уже заранее знал, что она пуста, но все-таки решил проверить. Вдруг я найду там какой-то намек: вещь или записку, прикоснувшись к которой смогу понять, что же произошло.

В ее комнате почти ничего не изменилось. Все тот же беспорядок. Нарядные тряпки валялись на постели и кресле. Флер, явно, не хватало одного шкафа, и вся каморка превратилась в сплошной гардероб. Вещи, разбросанные кругом, были мне уже знакомы. Я сам принес их сюда. Все, кроме одной. Белую вуаль, переброшенную через спинку стула, я видел впервые. Да это же фата. Я удивленно выдохнул, прислонился к столу и заметил среди прочих украшений жемчужный браслет, которого сюда не приносил. Так откуда же он у Флер? Откуда здесь букет из белых орхидей и усыпанная стразами свадебная лента. Я взял ее со стола, но не увидел ни того, кто держал ее в руках до меня, ни того, откуда она появилась. Камелии на ней уже завяли.

Сжав ленту в кулаке, я вышел на улицу. Может, ступени расскажут мне о том, когда по ним в последний раз ступала Флер и куда направлялась, но дом, как будто, умер. Не сохранили никаких воспоминаний ни стены, ни вещи.

Какой-то человек средних лет презрительно хмыкнул, проходя мимо мрачноватого фасада, заметил ленту у меня в руке и остановился.