Мириад островов. Игры с Мечами (СИ)

Тот, кивнув, отъехал немного в сторону, Галина же показала Мейнхарту место рядом с собой и впереди отряда:

— Веди нас, Сусанин — не возвращать же тебя сей же час под отцову горячую руку. Надеюсь, ты нас не прямо у значимой развилки перехватил?

— У меня нет усов, — стыдливо ответил юноша. — Как и бороды. Даже не пробовал скоблить щёки. Из-за этого игна колеблется, доверять мне или нет?

— В точку, — вздохнула Галина. — Но не из-за одного этого. Свалился всем на головы: меня титулуешь старорежимно, как при… не знаю, королеве Мари-Туанет, что ли. Зацепился за мимолётную прихоть, даже и не мою, и повис на ней, что пиявка. Грозишь бедой. Хотя скорее приманиваешь, так? Если нелегко и не для всех — значит, для меня безусловно? Для любого из моих башибузуков?

Юноша чуть улыбнулся, словно понял слово чужого языка:

— Игна… мейсти поняла мой шифр. Чем ещё славен прямой путь — он ведёт не только туда, но и когда. В самое пригодное для намеченных деяний время.

«Хитёр, однако. „Ибо есть начертания, прорезанные в бытии словно штихелем гравёра: пренебрежёшь — втянут в себя, и будешь в ущербе. Угадаешь — окажешься в прибытке. И есть люди для них и на них…“ Говорил мне некто типа Рауди или сама выдумала?»

Вслух же сказала:

— Молодой человек, ты попал на людей, прямо-таки жаждущих приключений на свою голову и её телесную противоположность. Поэтому я решила тебя слушать — по крайней мере что касается обещанного тобой. Действуй.

Тогда Мейнхарт с непререкаемой вежливостью попросил, чтобы разбили стоянку не погодя, а прямо здесь, на берегу дальнего из цепи смежных водоёмов. Нет, готовить пищу и саблю ему искать вовсе не требуется. Разве что расстелить холсты на траве — роса в тени не просохла.

Когда стреножили коней и уселись в круг, он, чуть помявшись, спросил, уставив ей в лицо глазищи:

— Незачем говорить про моего мейстера и меня — подручника и соучастника. Про тебя, мейсти Галина, я знаю. Ты, как и я, отчасти с той стороны света. Не однажды стояла на грани и была близка к тому, чтобы самой её перейти. А твои люди часто касались смерти? Много убивали в своей жизни?

Галина слегка опешила. Все эти исповедальности… Юнец что, нарочно повторил свою «мейсти»?

— Откровений не требую. Решайте на свой счёт сами. Те, кто сроден, войдут и выйдут, пожалуй что вытянут и остальных. Не мне за вас решать. Парни без особого пыла переглядывались, словно договариваясь в уме. Наконец, Торкель ответил:

— Что уж чиниться. Все мы воины бывалые, иных к королю не возьмут. Иния Гали сподобилась принять не худших. Разве вот лошади у нас — животины мирные. В отличие от твоего старого чёрта.

Остальные стражи заулыбались.

— Сдался вам Равшани. Немолод он на самом деле — на кобыл запрыгивать, — проворчал Мейнхарт.

Сам жеребец, будто желая опровергнуть хозяйские слова, придвинулся к Торкелевой кобыле: бок к боку, морда к морде, — и нежно дышал ей в ноздри.

— Есть пословица, что лошадей на переправе не меняют, — с непонятным для себя упрямством сказала Галина. — И ты не дашь, полагаю.

Он кивнул:

— Не дам. Тем более через переправу я вас и хочу провести. Если тревожитесь о заводных лошадях, можете поесть и попить — мне без надобности — и сложить в сумы лучшее из их вьюков. Можете соединить их в караван — вреда от такого не бывает, пользы тоже. Сходить с сёдел не потребуется.

— Куда двигаться-то? — спросил один из ариев, на вид помоложе.

Проводник неопределённо махнул рукой. Тут они увидели.

Под ноги стелился туман. Низкий, до пояса человеку, и такой густой, какого не бывает ни ночью, ни в расцвет утра. Весь он состоял из мельчайших брызг и нитей молочно-радужного цвета и больше всего походил на хлопчатую бумагу, что рачительные вестфольдские хозяйки кладут между окнами.

Только вот вместо окон были картины священной рощи, застывшие по обеим сторонам прозрачными щитами. Вовсе не призрачными: без сомнения, о них при случае можно было насмерть разбить костяшки пальцев, сжатых в кулак. А дальний конец вяло клубящейся полосы упирался в мост.

Тот самый, что они видели: узкий, об одном пролёте.

Мейнхарт взял старого жеребца под уздцы, кивнул остальным:

— Живее поднимайтесь в стремя — не знаю, сколько пройдёт, пока светлая мгла не растает. Все ваши кони потянутся за моим: Равшан опытен, но и они своих хозяев не глупее. И пока не пройдём весь настил до конца — руками-ногами особо не двигать и тем паче в сторону не отлучаться, сколько бы нам ни потребовалось времени.

Галина с удивлением заметила две вещи: первое, никто ему не прекословил, будто заключили договор с вышестоящим. Второе — никому, даже ей самой, не пришло в голову естественное: на кой всё это послушание нам надо и что мы с этого будем иметь. Кроме довольно туманных (вот удачное слово!) преимуществ.

«Мальчик не из простых, однако. Надо же последние полчаса даже я не размышляю по поводу его редкостных телесных статей. Может быть, оттого, что не вижу ни волос, ни глаз, ни очертаний фигуры?»

Трава под копытами слегка чавкала, заглушая мысли. Чем ближе к берегу, тем легче расступались деревья, тем гуще сплетался подлесок — кусты с перистой листвой и гроздьями рыже-красных ягод. Лошади раздвигали ветки широкой грудью, сбивали с них корзинки плодов и давили копытом.

— Рябина, — сказала женщина. — Роуэн.

— Да, — отозвался проводник, не оборачиваясь. — Удивительно, что на московитском и ангельском наречиях слова сходны. Рябина. Ровена. Имя, защищающее от ведьм. Венора.

— Штамм какой-то, — ответила она. — Порода анималькулей. Не знаю, из какой книжки всплыло.

— Венора — женское имя, — возразил юнец по-прежнему всей спиной. — Или Верона. Хотя мы не выговаривали ни это, ни полностью «Веронильд». Ма Вена.

«Бред по аналогии. Автоматическое словоизлияние».

— Ты вслух говори, мейст Гали, — равнодушным тоном сказал он. — Так легче сделаться одним. Ты глава и я глава.

— У меня мамина могила в Рутении осталась. Зачем ты про свою матушку вспомнил?

— Не про неё. Верону отец прямо от столба взял. Ты имеешь право не думать, но я вожатый, я должен бросить свою тяжкую повесть лошадям под ноги, чтобы нам перейти по ней к цели, минуя ту сторону.

Это было сказано так же туманно, как сам туман, который внезапно истёк и прекратился. Головные кони вступили на дощатый помост.

— Как же так? — спросил кто-то за спиной Галины. — Это ведь, по легенде, дорога в Рутен или на Дальние Поля, а не та, что надо.

— Вы все думаете, что и из Рутена, и в Рутен, и в саму смерть вступают без спроса и призыва? — сказал Мейнхарт. — Просьбы от вас и зова оттуда?

— Ну конечно, кому не знать это лучше стоящего меж смертью и жизнью, — отозвался тот же голос без видимой издёвки. — Доверимся уникальному опыту сего молодого человека.

— Эй, там, не шутите над правдой, — ответила женщина. — Всё сказанное — так и есть, и в этом мы должны быть едины.

Они двинулись. Здесь — от перил до перил, что казались обоюдным отражением — мог свободно проехать один всадник, не более. «Куда деваться, если появится встречный?» — подумала женщина и тут же оборвала себя. Ибо встречных быть отчего-то здесь не могло, да и мост просматривался во всей бесконечности. И так же, как на тропе, его невидимые зеркальные стены отгораживали путников от внешнего мира, лишь его представляя: внизу сияла речная гладь, полная цветов и звёзд, по сторонам плыли отражения астр и асфоделей в серебристом небе.

— Теперь, напротив, все молчите, — предупредил Мейнхарт, — достаточно размышлять в унисон.

— Девушкой Венора была некрасива, как все, кто поистине ведает, — начал он через малое время. — Лицо я запомнил плохо, хотя отец рассказывал, что она меня выхаживала ещё во младенчестве. Др замужества. И благодарен ей вовсе не был.

В городке она промышляла «бабичством», то есть заботилась о беременных и их потомстве. Слыла весьма знающей, несмотря на молодые лета. И чем дальше промышляла этим искусством, тем больше копились у простого люда нарекания на неё. Что применяет слишком хитроумные средства против зачатия и излияния кровей и родильной горячки. Что вынимает из неладно затяжелевших плод, прикасаясь губами к тем губам, что снизу. Высасывает и поглощает. Наконец, что вкладывает, как бы вдувает зародыш в тех, кому пророк Езу заградил чадородие.