Иоанниты

Я поднялся, в голове что-то словно бы хрустнуло. На секунду глаза залепило тьмой, я чуть не упал. Кашлянув, я негромко сказал дочери, собираясь уходить:

– Пойдём, Соколиная улица, гостиница «Заводь».

Присутствующие в комнате ответили мне тишиной, разве что обставленный Молох замямлил мне в спину бестолковые слова:

– Что за глупость! Откуда он это взял? Кто это вообще такой?

– Август? – не решилась Виктория назвать меня отцом при Молохе. – Что за «Заводь»?

– Человек Монарха остановился в гостинице «Заводь». Нам повезло, он передвигается инкогнито, так что у него даже охраны нет.

– Бред сумасшедшего, – взвизгнул хозяин квартиры от бессилия и растерянности. Я побил его карты, а он даже не понял, из какого рукава я достал козыри. И не поймёт.

Виктория пошла за мной следом, однако она понимает не больше, так что не скажу, чтобы догоняла она уверено. Надо объясниться, но в стенах это дома я даже не подумаю.

Уже у выхода меня обогнал чёрти откуда взявшийся тип, что нас встречал. Он открыл передо мною дверь с лицом, на котором разборчиво выписано желание, чтобы я убрался. Как взаимно, чтоб меня.

Застыв в дверном проёме, я дождался дочь. За её спиной маячит Молох, злой и поражённый. Самое время наплевать на нелепые просьбы Виктории:

– Ты, поганец в халатике, – взглянул я из-под полей шляпы на Молоха, – если твои люди посмеют следить за нами, я их расчленю. Потом вернусь и расчленю вот этого, что двери тебе открывает. Будет желание, ты тоже чего-нибудь лишишься.

– Как ты смеешь? – нагло ткнул Молох в мой протез.

Он так и не понял серьёзности намёка.

Мы вышли, дверь захлопнулась за нами с неожиданным спокойствием.

Всю дорогу вниз я чувствовал, как Виктория лепечет, подбирая несложные слова. Когда мы вышли на улицу, ей так и не удалось понять, как у меня получилось, так что она набралась духа спросить:

– Он в гостинице «Заводь», точно? – чрезмерно издалека начала она.

– Не могу сказать, мог съехать за последние дни…

– А откуда ты узнал?

– Я прочитал Молоха. Пойдём, времени мало.

– Подожди, – поражаюсь дочери: я хромаю, а она умудряется отставать, – ты прочитал его? Мысли его, да? Как и у того демона?

– Именно.

Я не имею понятия, где в Фанеке Соколиная улица. Но память Молоха не даст мне заблудиться. Я уверено направляюсь на свидание с Дашлем. По крайней мере, он так назвал себя.

– И как ты себя чувствуешь? – спрашивает дочь всё подряд, не зная, о чём именно спрашивать.

Но вопрос вышел правильный… мне дерьмово. Словно бы слегка подташнивает, но ты при этом не сомневаешься, что тебя смачно вырвет.

– Голова кружится и тошнит. Знаешь, я как пьяный. Хотя я не представляю, какого быть пьяным. О, прости, ты же ведь тоже.

– В самом деле… – робко проронила дочь, удосужившись поравняться со мной.

– Думал, если сделаю это ещё раз, даже браслет не поможет. А вот сейчас стало всё равно, решил, что выбора нет. Точнее, выбор есть, а времени нет. Дьявол! – лениво и вальяжно в виске распустилась вспышка тупой боли. – Нет, в следующий раз меня точно сломает.

– И ты так мог…

– Да, решился бы прочитать Монарха, сразу бы стало меньше проблем. Ремап, Пито… много же полезных умов я пропустил, достался этот Молох. Ты, кстати, обещала его уговорить.

– Я думала, мои доводы убедят его.

– Не получилось, – чуть не оступился я, так что Виктории пришлось поддержать меня. – Ещё ты говорила, что он приличный человек.

– Это ты привираешь – такого я не говорила.

– Короче, он оказался хуже, чем ты расписывала.

Красочный, словно из карамельного городка домик – городская библиотека, кажущаяся тёмной ночью мрачной, несмотря на сказочную архитектуру. Приметный ориентир, здесь надо свернуть налево. На повороте я предложил дочери задержаться и подождать.

Странно, но следом никто не ползёт. Либо Молох внял угрозе, либо его шпионы слишком хороши для нас.

Идём дальше.

– Пап?

Она подёргала меня за рукав, словно ей не больше десяти. Ощущения такие, как будто я помню её в этом возрасте.

– Да, Виктория?

– Ты теперь продержишься меньше, так ведь?

– Вроде того…

– А сколько?

– Не знаю, – постарался я ответить мягче. – Я и раньше считал, что осталось два-три дня. Сейчас не знаю…

Как это и бывает с напуганными детьми, Виктория сделала всё возможное, чтобы поскорее забыть. Я не уверен, что у неё получится.

С каких пор я стал так часто ошибаться?

Нам повезло с гостиницей: «Заводь» оказалась средней руки ночлежкой, умело прячущей свою убогость за обоями и новенькими коврами. Как рябая старушка возвращает молодость тоннами косметики. Персонал оказался под стать: за услужливым портье скрывался пьянчуга и плут, раскусив которого, мы задёшево купили сведения, где остановился Дашль Принс. Могли бы ещё ключи докупить – цены не слишком отличались.

Мы поднялись на пятый этаж. В полутьме коридоров витает дух оборотной стороны Фанека. У города этих сторон полно: Чудо-город, мрачная сторона Монарха и вот ещё одна, ночная сторона интеллигентного центра. По ночам не спят даже самые утончённые каледонцы: студенты и профессора грызут гранит науки круглосуточно, поэты считывают с лика луны новые рифмы, неудавшиеся юристы ищут утешения у стаканов и куртизанок.

Эта сторона любого порядочного города почти не видна, но есть места, где её образ буквально искрится. Всюду за углами слышны шепотки, этажами выше и ниже скрипят половицы, из-под дверей показываются лучи света, словно караулят бессонницу хозяина.

За поворотом мы даже встретили двух представителей незасыпающей жизни – это два седобородых джентльмена, высовывающихся из своих номеров, что напротив. Повиснув на ручках дверей, они тянут друг к другу головы и негромко обсуждают что-то. На секунду обратив на нас внимание, они продолжили прерванный разговор:

– А Вы слышали о «Вечном короле»?

– Пароходе? Кто же не слышал! Только вышел в плавание, как пошёл на дно. Столько человек утонуло… Я так и не понял насчёт королей, пишут всякое.

– Кеннерский точно погиб, его супруга выжила. Насколько мне известно, насчёт фламандийского пишут то одно, то другое. Это всё газетные прохвосты, им лишь бы раздуть скандал.

– А это само по себе не скандал? Столько людей погибло. И что это были за люди! Величайший пароход в Кеннере, а возможно и в мире, высший свет со всего Континента, и всё это отправляется на дно. Это ужаснейший скандал, чтобы газетчики ни писали по этому поводу. Королю Кеннера, можно сказать, повезло, что он не выжил…

– Сказано грубо, но с Вами не поспоришь.

Мне пришлось выслушивать эти сплетни из высшего света, пока я прикрывал собой Викторию, возившуюся с замком. Тот, впрочем, поддался быстро, Бестия дольше выбирала отмычку.

Я бы ещё много услышал, каким позором покрыл Кеннер затонувший «Вечный король», но мы поспешно шмыгнули в комнату и прикрыли за собой дверь.

Дашль, в отличие от многих, предпочитает спать в столь поздний час. Тем лучше. Мы зажгли узоры на руках – призрачный свет вырвал из темноты фрагменты окружения. Примитивно обставленная комната явно рассчитана на человека, поселившегося здесь на несколько дней.

А портье не уточнил, здесь ли ещё Дашль.

Но искомый сукин сын нашёлся. За нелепой перегородкой посреди комнаты оказалась кровать, на ней мирно почивает горбоносый мужчина с идеально неприметной для шпиона внешностью. Рядом на тумбочке разложены накладные борода и брови, баночки, надо полагать, с гримом и очки.

Режущий белёсый свет не разбудил соню, равно как и стук моих трости с протезом. Слишком уж ты наивен, Дашль…

Я нагло сел спящему на ноги и сразу же зажал рот пробудившемуся. Он заметался не хуже рыбы в сетях, попытался спихнуть меня или хотя бы оторвать руку ото рта. Мыча и выпячивая глаза, он не успокоился, даже когда Виктория направила на него револьвер.

А вот поучительный удар в солнечное сплетение усмирил наглеца. Когда он откашлял всю боль мне сквозь пальцы, я решил, что настало время, когда он готов слушать.