Never Back Down 2 (СИ)

Той ночью мне не спалось. За день я невероятно вымоталась, но сон не шёл. Лина спала, отвернувшись к стене, затылок чернел на фоне белой подушки. Часы показывали без трёх минут два. Я встала, накинула халат, надела тапки и тихонько выскользнула из комнаты.

В глубине души я надеялась, что Эд ещё не спит, что в его комнате горит ночник, как в ту ночь, что я смогу войти, лечь с ним и заснуть наконец, растворившись в его объятиях. Но нет. Только уличный фонарь, робко бросавший свой луч в окошко, освещал пространство второго этажа.

С кресла в гостиной я взяла тёплую шаль, которую повадилась таскать по вечерам. Зябко кутаясь, я вышла из дома в сад. Оттери-Сент-Кэчпоул спал, ни один огонёк не нарушал покоя мягкой летней ночи. Тьма тонула в запахе акации и жимолости, чёрными пушистыми овцами скользили по небу облака. Я стояла, закрыв глаза, вдыхая запахи ночи. Ветер всхлипывал в ветвях дерева, жаловался на что-то кустам у калитки.

Только сейчас я поняла, как я устала. Тяжким, спёртым дыханием меня объяла горечь. Губы сами собой разъехались, обнажая стиснутые зубы. Мне удалось сдержать всхлип, разрывавший грудь и крививший моё лицо. Я хотела выть, закинув голову, хотела уйти куда-нибудь и проснуться утром на какой-нибудь незнакомой поляне среди трав или жёсткого вереска, я хотела реветь в голос от отчаяния, захлёбываясь, давясь подушкой. Мне было тошно, было тяжко. За минувшие четыре дня я не услышала ни одного чужого голоса, ни одного слова. За минувшие четыре дня я поняла, насколько я беспомощна. Я разрывалась между желанием сделать хоть что-то, чтобы всё это изменить, и бросить всё это и уйти, куда глаза глядят…

Но как я их брошу? ..

Облака разъехались, обнажая ехидную усмешку тоненького месяца. Словно с издёвкой небо смотрело на меня, улыбаясь, подобно Чеширскому коту. Словно с издёвкой сияли эти равнодушные звёзды. Только ветер продолжал всхлипывать в ветвях.

Я раздражённо дёрнула себя за косу. Глупости какие. Не будет так вечно, скоро всё вернётся в норму. А пока нужно потерпеть. В конце-концов, ребята не просто хомячка похоронили или любимую собаку…

Однако желание рвать волосы и выть никуда не делось.

Улыбка исчезла с неба. Ветер трепал края моей ночнушки, всё усиливаясь. Пропал запах жимолости, пропала акация, всхлипывания превратились в беспорядочный лепет. Тяжёлой стеной с запада накатывали тучи. Лишь через пару минут они накрыли собой городок. Ветер стих. Небо сморщилось и разразилось тугим ливнем. Запах дождя затопил меня. Я продолжала стоять, задумчиво глядя на бурлящую лужицу, образовавшуюся у ступенек на дороге. Я хотела, чтобы этот поток смыл с меня тоску, наполнил внутреннюю пустоту хотя бы дождевой водой. Осознание того, что я вымокла до нитки пришло лишь тогда, когда волосы начали липнуть к лицу. Но и тогда я никак не отреагировала на погоду. Разве что посетовала на то, что намокла шаль.

Может, позвонить Рему? Или Сириусу? Или хоть на денёк сходить к Уизли? Развеяться. Иначе я с ума сойду рядом с этими призраками, мне нужно хотя бы услышать чужой голос. Но имею ли я право звать кого-то или оставлять друзей? Нет, не могу. Немного потерпеть… немного потерпеть…

Я вздохнула. Капли барабанили по макушке. Раздражённо махнув головой, я ушла в дом. В конце-концов, завтрак для двух олухов никто не отменял.

Дождь шёл ещё пять дней. Каким-то невероятным чудом смена погоды повлияла на Лафнеглов. Лина начала спускаться не только, чтобы поесть, но и посидеть в гостиной, пока я прибираюсь, заварить чай, пока я была на кухне или посмотреть пару часов телевизор. Эд начал немного помогать мне на кухне. На второй день ливня он, наконец, заговорил.

— Ты извини нас, Марс, — тихонько сказал он, протягивая мне вымытую тарелку. Я так удивилась, что чуть не выронила её. Ну надо же… как будто небо услышало мои мольбы.

— Ничего, я понимаю, — улыбнулась я, укладывая тарелку в шкафчик. — Вам нужно было побыть наедине с собой.

— Да, но… Не знаю, ты так о нас заботилась…

— Вы бы иначе с голоду померли.

— … А мы тебе даже ни слова не сказали за всё это время. Закрылись в своей тоске и ни гу-гу.

— Да ладно, — я махнула рукой, принимая очередную тарелку. — Вам это было необходимо. Не худшая неделя в моей жизни.

Невидимый барьер, вставший между нами на эти семь дней, лопнул, как мыльный пузырь. Когда посуда была вымыта, вытерта и уложена в шкаф, я подошла к Эду и обняла его. Тоска, грызшая меня несколько дней, растворилась, исчезла, словно кто-то из наполненной ванной выдернул пробку. Мне было впервые так хорошо, так спокойно. Впервые я не чувствовала себя одной.

— Ненавижу тебя, Лафнегл, — беззлобно пробурчала я, уткнувшись лицом в его грудь. — Люто ненавижу. Никогда больше не смей меня вот так бросать.

Ту ночь мы провели вместе. Сперва говорили о чём-то, говорили много, строили планы на ближайший год, вспоминали прошлое и спорили о чём-то. Я упивалась звуками его голоса, заставляла говорить о чём угодно, хоть о квиддиче. Мне в кои-то веки за всю минувшую неделю не хотелось забиться в уголок, накрыться одеялком и качаться из стороны в сторону. За разговорами мы не заметили, как уснули.

Утром Эд помогал мне приводить в чувство Лину. Та всё ещё бледной тенью самой себя, ни с кем не говорила, только лежала, глядя в стену или в окно. Не знаю, чем бы закончилось всё это, если бы в один прекрасный день я не заболела.

Днём ранее все звёзды встали так, чтобы недуг схватил меня побыстрей. Помню, что тогда я шуршала на кухне, намереваясь на ужин запечь курицу. Осторожно устанавливая противень в духовку, я планировала, не сходить ли в магазин. Я хотела купить к чаю лимонных пирожных, которые Лина так любила. Решив, что успею туда-обратно, я оставила Лафнеглов в обществе «Тома и Джерри», которых с утра крутили по телевизору, и выскочила на улицу, прихватив пару купюр. В своё время Лиди и Лина научили пользоваться меня магловскими деньгами.

По дороге домой я вспомнила, что миссис Хаггсберри просила Лину полторы недели назад зайти к ней за яблоками, что росли в её саду. Так как подруга до сих пор сама пребывала в состоянии овоща, я решила забежать к соседке, сделав небольшой крюк. Та, в свою очередь, начала меня расспрашивать о Лафнеглах и сыпать различными сплетнями городка Оттери-Сент-Кэчпоул. Я улыбалась, кивала, а сама хотела дать ей хорошего пинка, чтобы отдавала мне, наконец, свои яблоки. Но миссис Хаггсберри была милейшей старушкой, божьим одуваном едва ли не старше Дамблдора, так что нога на неё у меня бы не поднялась.

Распрощавшись, наконец, с соседкой, я поспешила домой. Сиреневый сарафан, в котором я выбежала из дома, промок насквозь, лип к телу мокрой мерзкой тряпочкой. Я спешно шагала к дому, подхватываемая порывами ветра, пригибаясь от тяжести яблок. Только подходя к синей двери с молоточком, я вспомнила про курицу. Ахнув, я выронила мешок с яблоками, почти пинком распахнула дверь и вбежала в кухню. Птица была вполне спасена, но мне пришлось собирать рассыпавшиеся по всему коридору плоды.

Когда всё, вроде как, было в полном порядке, а я уже хотела снять с себя промокшее до нитки платье, мне пришлось вновь бежать в сад, где Инсендио решил прогуляться по всем самым глубоким лужам. В одной такой луже я его и выловила. Скидывая по дороге раскисшие балетки, я тащила упиравшуюся животину в ванную. Вымыв кота и затопив весь пол, прибрав, наконец, бардак, я и не заметила, как пришло время ужина. Кое-как переодевшись в что-то сухое, я продолжила заниматься насущными делами.

Видимо, стояния под дождём посреди ночи и мокрой прогулки мой организм мне не простил. Утром я не проснулась — воскресла. И тут же пожалела об это опрометчивом решении. Мозг явно хотел расплавиться, да твёрдая преграда в виде черепа не давала ему. Голова растекалась по подушке, веки настойчиво слипались. Каждую часть тела словно накачали доверху свинцом и швырнули в холодильник, а в голову влили пуд раскалённого железа. Застонав, я перевернулась на бок и свернулась в комок, пытаясь сохранить хоть крупицу тепла в своём тщедушном тельце. Меня трясло. Хотелось просто лежать так сутками и не вставать, а лучше и не просыпаться.