Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

- Это уже лучше, – выдохнул он, – но я, отчасти, даже хотел бы, чтоб ты вступила в отряд «Уджем».

- Сначала я закончу академию, и, когда смогу контролировать магию, правильно использовать её, то буду с вами, а до тех пор просто неофициальный помощник. Такое вас всех устроит?

Обратилась она уже ко всему отряду, так как в самом начале её фразы к ним подошли Крайт и Эт.

- Хотя, – продолжила Алма, – не думаю, что дело затянется надолго.

- Я тоже так не думаю, – начал Крайт, – я уверен в этом. Найти во всём мире небольшой камень – полу алмаз, полу жемчуг.

- Радует только то, что для Мискера это составит не меньшую проблему.

- А с чего вы вообще взяли, что камень в ЭТОМ мире? – после этой фразы на Алму все внимательно посмотрели. Пару секунд отрешённым и непонимающим взглядом, следом шло ошеломление, и венчало эту пирамиду яркое осознании – чувство, бьющее из глаз.

- Это очень вероятно! – быстро сказал Глафнег, и поспешил добавить, – однако, сначала мы наскоро осмотрим возможные варианты этого мира, а остальные будут нашей надеждой, в случае нахождения в этом измерении только разочарования.

- Хотелось бы верить, что он всё-таки в этом мире, никто из нашего отряда не может путешествовать через миры, – заметил Эт.

- Из отряда – никто, а из помощников отряда – Алма, – маг ухмыльнулся, но она смутилась.

- Но… Глафнег, у меня это не получается. Мало того, я помню, что и не особо получалось.

- Но получалось же, всё-таки.

- Я смогла попасть только в «между мир», увидела оттуда другой мир, но… возможно это был и этот… я не увидела разницы. И я не сумела попасть в него.

Наступило молчание, во время которого девочка почувствовала чужое разочарование, и, на миг, подняв глаза, увидела его же ещё и во взгляде каждого. Ей стало больно от этого. От того, что все увидели её слабость.

- Пойдёмте, я посмотрю дело, – сказала она, выдыхая из себя воздух, иначе слезы вырвались бы наружу, никого не спросив, однако, Алме удалось сдержать такую непослушную свою часть.

Она многое не любила, даже если нравилась людям, то всё равно очень трудно было понравиться ей, именно потому, что она не любила так много. Ненависть у неё возникала не так часто как неприязнь. И была только к двум предметам: к себе, и к качеству, которое порою видела – это предательство. В него входило многое, и даже, в её понятии, это людское действие было плотно связанно с трусостью. Сейчас же она ощущала первое. Это чувство своей неполноценности давило, и неспособность помочь Глафнегу и друзьям в том, что ей в принципе по силам, но невозможно из-за какой-то ошибки в ней, заставляло думать о самой себе не в лучшем свете. Это значило, что она не более чем бесполезна. Ещё сильнее её пробили слёзы после того, как она ничем не смогла помочь отряду, даже перебрав по два раза все сводки… Оказавшись в комнате, она упала спиной на мягкую кровать. Уже знакомый и приевшийся вид окружал её. Те же стены, сводчатый потолок, малое наличие мебели: только шкаф, рядом туалетный столик, широкая кровать с пологом, прикроватная тумбочка, низкое кресло с высокой спиной и плед, который Алма считала как мебель из-за его неотъемлемости от комнаты, но теперь она не видела всего этого. Глаза залила влага, мешающая видеть всё в деталях, и знакомый интерьер предстал перед ней размазанными пятнами, что окончательно взбесило её. Ведь бывает такое, что злит любая мелочь. Резким движением, рука, стёрла солёную жидкость, собравшуюся в глазах. Ещё до того, как она снова начала сбивать взгляд с привычного виденья, Алма повернула голову. Действительно, раздражало всё: от складок на пледе, до не оторванного листка календаря – единственного, что висело на стене в этой комнате. На серо-желтом листике красивыми буквами было выведено название вчерашнего дня «Суббота». Вскочив, уже не вспоминая о слёзах, текущих по щекам, девочка быстро сорвала лист, затем, и так зная, что её здесь ждёт, всё равно прочитала шёпотом:

- Воскресенье.

Глаза жутко жгли и болели, как обычно после плача, рвались на части, и наружу вместе со слезами. Туго и истерично вздыхая, Алма, всё-таки, успокоилась. Стало легче. Правда, легче. Уставшая после борьбы девочка выдохнула, осознавая, что редкостный случай, когда она встречает сильного противника, понимает силу, но не боится. Сильная, Алма не боялась себе так, как другие, хотя и считала монстром. Постоянно споря с собой же, она побеждала, как и сейчас. Что ёкнуло в ней, а с губ невидимыми каплями сошли слова «Мне надо поговорить с ним!», и, словно слыша голос, девочка легко вышла на балкон. За пределами комнаты миром играло солнце, но уже вечернее, оно всему миру предало облик золота и меди, так что даже всецветные глаза Алмы приобрели только тёплые, золотистые тона. Но девочка не захотела обращать внимание на эту роскошную шутку природы, совсем не захотела. Она по обычаю спрыгнула вниз, распустила вороные крылья, которые надулись словно парашют, и, обращая застоявшийся тёплый воздух в вихрь, полетела за реку. Она знала как это далеко, однако, достигла места за пятнадцать минут, и эта площадь стала единственной часть земли, которую покрыла ультрамариновая тень от ближнего, косого склона. Мягкая трава посинела, словно в инее, и была не такой сверкающей, как та, на свету, но именно она больше нравилась Алме холодом. Теперь, уже стоя в тени, которая ясно говорила «Если пришла, то не уйдёшь, пока не поговоришь», девочка почувствовала у себя в животе ледовитое чувство, тяжелеющее и опускающее её вниз – страх. Как странно. Этого не было раньше. Девочка представила, что сейчас, откуда угодно, может выйти чёрный маг и убить её, любой, кроме Аргона, и тогда она уже будет его жертвой, «А разве мне есть разница, что дальше будет со мной? Когда дух покинет тело, я разве продолжу волноваться о такой ерунде, вроде: что происходит сейчас с моими останками?». Ещё немного подумав, она пришла к выводу, что пока она ещё здесь – да, ей будет не наплевать, и будет страшно! Что бы успокоиться сейчас, она быстро-быстро зашептала себе:

- Страх только в моём сознании, но он снова и снова завладевает волей, сковывает тело, но это ничего не меняет. Он только в моей голове!

Прошло несколько минут, в которые нельзя было сказать, что страха стало меньше, но он и не вырос, а тот, что был, присмирел, и Алма была голова поклясться в полном самоконтроле, и главное, что находиться сейчас здесь не напрасно. Он звал её, и она послушалась.

- И где же ты!? – зло спросила Алма. Даже не зная, как обращаться к нему.

- А повежливее никак? – с насмешливой издёвкой сказал барханный голос. Аргон стал единственный обладателем такого голоса во всём мире, и только такой голос мог быть у него, никакого иного, поэтому он был плохой актёр.

- Я даже не знаю, как вообще с тобой теперь разговаривать.

- Для начала, может, поздороваешься?

- Нет. Спасибо. Здравствуй, – быстро перебрала Алма, отвечая всеми словами на один вопрос.

- Гениально, – слово было растянуто и пропитано сарказмом.

- Сама знаю. А теперь можешь ответить мне на вопрос: тогда, в лесу, в самом начале каникул, ты стоял ночью рядом со мной?

- Что за бред? – ухмыляясь, ответил он, – думаю, нет, хотя не уверен.

- Хорошо, тогда дальше. Я могла вызвать маму, назвав только её имя?

- Однозначно нет, – он отклонился, и легко прильнул спиной к стволу дерево, вальяжно и без интереса смотря на девочку, и только она могла понять, что это не так. Он был глубоко заинтересован ходом её мыслей, путём развития диалога и результатом.

- Кто тогда её вызвал? – продолжила Алма холодно, набирая темп задавания вопросов.

- Понятия не имею.

- А может это ты?

- Я не пою… и не интересуюсь этим.

- Что это была за пауза? – ещё быстрее спросила девочка.

- Бездумно отвечают идиоты.

- Ладно, а почему ты себя так ведёшь?

- Как так?

- Я же знаю твою сущность. Одна тень, какая-то ненависть и презрение ко многим окружающим.