Магистериум морум (СИ)

– Да, Аро, – снисходительно кивает Киник. – Я знаю магов, ведущих дружбу с мёртвым железом, но отец не из их числа. Да, он исследует новые амулеты, вроде вот этого… – юноша касается шестиугольной звезды на груди. – Но мало им доверяет. Не питай надежд, видя на мне кольчугу. Башня защищена кровью жертвенных быков, убитых перед её основанием и замурованных в фундамент. Их черепа ещё не сгнили.

Демон знает, что древние заклятия сильней его слабой магии. Сейчас они тянут из него последние силы. Глубже этой боли он удерживает пока лишь средоточие жизни. Но это – кувшин для пленившего его мага.

– Зачем-тебе-владение-мечом? – спрашивает он едва слышно.

Ему не очень-то легко даже дышать в колдовской башне.

– Хочешь предложить мне умения воина? – смеётся Киник. – Нет, Аро, я не ленивый бездельник, неспособный учится по гравюрам. Мечом я владею неплохо. У меня нет лишь возможности открыто показать это. Даже кольчугу я надеваю, только оставаясь один. Я не смею огорчить отца тем, что хочу подвигов и путешествий. На виду у всех – я смиренный ученик мага. Но в нашем городе хватает сыновей младших вассалов, искусных уже к моим годам в убивании железом. Они…

Взгляд юноши затуманивается. Он смотрит на обнажённое тело демона, его могучую мужскую плоть, такую пугающую даже когда она спит, и его охватывает жар возбуждения.

– Они смеются надо мной, – бормочет он одними губами. – Кличут девчонкой. Говорят, что даже поломойка не пойдёт со мной, ибо в магах нет мужской силы. Ведь отец смог зачать меня, лишь разменяв полторы сотни лет! Они не понимают, что у магов есть более важные дела! Не понимают, насколько я выше любого из них! И каждого могу заставить служить мне – хоть гением своим, хоть умом! Но я… Ты должен научить меня магии телесного огня, инкуб! Чтобы они смотрели на меня и видели то, что покажется им самым великим!

– Я-могу-взять-тебя, – соглашается демон.

– Ты что, оглох? – зло интересуется Киник. – Это я буду брать тебя, как захочу!

– Я-беру-всегда! – красные глаза снова вспыхивают.

Демон измучен страхом, давлением стен, чужим воздухом, застревающим в горле, но то, что предлагает юнец – непостижимое нарушение договора между миром и иномирьем.

– Ты в этом уверен? – холодно интересуется Киник и поправляет абак на запястье.

В другой руке у него словно бы само собой возникает крохотное рубиновое распятие.

– Я-беру-всегда! – демон рычит, но сияющее распятие заставляет его вжиматься в гранитную плиту пола.

Бьётся он тщетно. Иная реальность не выпускает изменившееся тело. Аро стонет: он был готов на смерть, но не на искажение сущностного.

Киник колеблется. Он даже себе не сумел признаться, почему смех приятелей так больно ранит его. Мало ли девственников среди младших сыновей графов или баронов? А уж про юных магов-подмастерьев и говорить нечего. И на внутреннем дворе городской крепости смеются над многими юнцами.

Проблема не в самом Кинике, а в его могучем отце. В отце, уважаемом и боготворимом юношей до того дня, пока любопытство не заставило его наблюдать за любовными забавами старого мага. Киник знал, что именно объятия инкубов дают отцу силу и молодость. Но не ожидал узреть, как великий маг сам терпит надругательства нечистых!

Вспомнив о подсмотренных грехах отца, юноша начинает мелко дышать, и пот выступает над его верхней губой. Мужчине не пристало! Его идеал – возвышенная любовь к прекрасной леди! Пусть и на одну страшную колдовскую ночь, как это положено магам!

Киник шагает к пентаграмме, развязывая кожаную верёвочку мягких замшевых штанов.

– Извини, красавчик, но в этот раз брать будет моя очередь. Или… – он улыбается и сморит в зарево глаз Аро. Очень красивых глаз, обрамлённых мягкими иглами ресниц. – Или я распущу абак, и ты будешь глотать рябиновые бусины по одной!

– Я-беру-всегда! – тело демона дёргается в магических путах, из глаз течёт мерцающая красноватая влага, слишком похожая на человеческую кровь.

Вряд ли это слёзы, но сердце юноши отзывается на миг. Он прикрывает глаза, чтобы не терять настроя… И снова видит пред мысленным взором униженную позу отца! Смех сверстников ударяет его в грудь, словно горсть мелких камней.

Киник, не открывая глаз, поднимает руку в жесте заклятия подчинения:

– Здесь беру я! Я здесь главный! И ты призван сюда служить мне! Прими же соблазнительную позу, как положено тебе по рождению инкубом!

– Я-инкуб-а-не-суккуб! – рычит демон, внутренности которого раздирает заклятие, усиленное абаком.

Он пытается противиться. Пентаграмма начертана старым магом. Юнец не тот, кто пленил инкуба в неведомом этому мире!

Но силы неравны: в руках Киника могучие амулеты. Только глаза демона сопротивляются на искажённом лице, а тело подчиняется юному магу, выворачиваясь в униженной позе.

Юноша делает шаг в пентаграмму и опускается на колени перед инкубом, безвольно открытым для ласки или насилия.

Киник боится, что в первый раз не сумеет совладать с собой, ведь, понуждаемый отцом к наукам, он едва находил время щупать в тесном коридоре служанок. Но запах чужого пота ударяет в ноздри, жар заливает тело юноши, и он уже дышит также тяжело, как и пленник.

– Ты-будешь-наказан, – еле слышно шипит демон.

Киник смеётся и уверенно кладёт руки на удивительно нежную кожу смуглых ягодиц Аро, вдыхает всей грудью его волнующий запах.

Инкуб не справляет естественных надобностей. Он пахнет корицей и полынью. Тело его так бархатисто, что хочется гладить и целовать самые укромные места.

Киник ощущает, как ноет его мужское естество. Он уже полностью уверен в себе. Чужое тело податливо и умело пропускает его внутрь. Кровь ударяет в голову.

Но юноша всё-таки ученик мага. Он привычен к сдержанности и аскезе и не торопится двигаться.

– Скажи мне, как я тебе нравлюсь? – улыбается Киник, наслаждаясь униженной позой демона. – Ну? Что ты обычно говоришь, когда бываешь с мужчиной?

Голова Киника кружится от неведомой раньше узости и вседозволенности в насилии над другим.

– Инкуб-может-только-брать! – еле слышно бормочет демон.

Киник смеётся и снимает с запястья абак.

– Это самообман, Аро. Или ты хочешь проверить, как обжигают эти бусины? Говори же мне о любви! Возбуди меня!

Демон молчит. И умирает сейчас дважды. Даже освободись он теперь, иномирье не примет его назад.

Киник кладёт абак, вытянув бусины по ложбинке гибкого позвоночника, и конвульсии боли обеспечивают юному магу желанное движение.

Когда наслаждение захватывает юношу целиком, он вдруг становится тысячей птиц, проникает разумом на вершины гор и к корням воды. Самые отдалённые уголки людских сознаний открываются ему! Он даже видит отца, скачущего на коне сквозь дремучий лес. Отец вернётся нескоро. У Киника ещё много дней желанной свободы!

Юный маг поднимается с колен. Фигура в пентаграмме снова распластана на спине, словно ничего и не было. Лишь из рун, выдолбленных в каждом из пяти углов пентаграммы, сочится голубоватый дым.

Киник громко смеётся, и стены башни отвечают ему эхом. Инкуб кажется теперь не таким огромным и могучим, и весь он, словно бы, подёрнут пеплом.

Это правильно. Его жизненная сила будет перетекать теперь день за днём в жилы назвавшегося Киником. А когда демон истает весь, месть иного мира настигнет куклу из тряпок, которую юноша нарёк и посадил на маленький алтарь под крышей.

Снова молния ударит, как покажется горожанам, в башню колдуна и взметнётся на миг чёрное пламя, пожирая куклу. Вот и всё. Отец всегда делает так.

Киник одевается, собирает оброненные амулеты: абак лежит слева от пентаграммы, распятие – справа. В какой-то миг страсти он уронил их и стал беззащитен. Будь демон посильнее…

Юноша чувствует вдруг, что грудь его наполняется жаром, кровь давит на сердце, заставляя его содрогаться. Приходит мысль, что отец будет отсутствовать не так уж долго, и следует поторопиться в погоне за близкими наслаждениями нечаянной свободы.