Магистериум морум (СИ)

Тяжёлое, смуглое тело демона возится в очертаниях пентаграммы, пылающей на гранитном полу магической башни. Это инкуб: он черноглаз и черноволос, пугающе красив, даже пот его пахнет заморскими пряностями. Руки и ноги демона растянуты по углам заклятьями, но голова подвижна, он оглядывается. Глаза горят, словно угли.

Впрочем, униженное положение демона позволяет ему видеть лишь стены из чёрного шерла, что отражает магические атаки, тяжёлые, прокопченные балки стрельчатого потолка, да жирандоль с сорока свечами. Ибо сорок – число властвующего человека.

Юноша полон любопытства и трепета, но старается хранить высокомерие. Пленника он разглядывает, борясь с холодком у сердца. Потаённо прислушивается: не застучат ли по винтовой лестнице магической башни сапоги отца. Старый маг ранним утром покинул город, обещав вернуться через сорок восходов. Но желания и дороги людей переменчивы, потому юный маг немного трусит.

Башня, однако, молчит, даже если внимать ей колдовским слухом. А если слушать так, как это делают молоденькие оруженосцы или белошвейки с тонкими локонами вокруг нежных ушек, то с улицы и вовсе не протечёт ни звука. Таково одно из заклятий старого мага, противника скотского рёва и людской болтовни. Юноше кажется иногда, что отец просто боится мира. Особенно, когда он повторяет: «Желание каждого – обрести Вселенную, но Вселенная рано или поздно торжествует над всеми!»

Отец часто говорит запутанно и непонятно. Юноша знает, что рано или поздно каждый становится землёй. Но ведь сначала смертные проживают очень разную жизнь? Так стоит ли каждый день начинать с напоминаний о бренности?

Демон издаёт рёв, больше похожий на жалобный стон. Мышцы его подрагивают в попытках нарушить колдовские путы, по напряжённому горлу пробегает судорога, потом ещё одна... Наконец вырывается натужное:

– Чего-ты-хочешь?

– Тебя, – заявляет юнец и скользит глазами по распятому телу, не стесняясь его наготы.

Демон для юноши не более чем животное. Мы же не задумываемся о том, почему свиньи в хлеву не носят штанов?

Юный маг успокаивается постепенно. Всё вокруг знакомо ему. Он считает себя экспертом по смуглым точёным телам инкубов. Он знает, что таковые уже отдавали отцу жизненную силу здесь, в верхнем зале магической башни.

Парень тоже хотел бы обрести могущество. Но отец пока не разрешает ему испить настоящей власти над миром живых, неживых и мёртвых, заставляя упражняться абстрактно, ухаживать за магическими предметами, изготовлять зелья и учить наизусть колдовские книги.

Юный маг ощущает себя, порой, музыкальной шкатулкой, которую то и дело заводят медным ключиком, дабы услышать что-нибудь из впечатанного намертво. Хотя бы из того же «Словаря демонологии»:

«…где есть тело – там есть дыхание. Твоё тело есть вдох, а тело инкуба – есть выдох. Обрети его выдох – и ты обретёшь энергию, недоступную миру смертных. Душа демона будет питать тебя, пока он не истает в пентаграмме…»

Рецепт силы так прост. И на пути только одно препятствие – родной отец, якобы желающий добра. Моложавый, стройный, подвижный в свои сто шестьдесят шесть. И даже доказавший, что и семя его…

Юноша ёжится от воспоминаний. Он вырос без матери и сразу же, как спросил о ней, была ему открыта тайна её мучительной смерти. Как и невозможность долгой любви и постоянной связи для настоящего мага.

«Ибо! – тут отец всегда поднимал обезображенную химерой кисть левой руки и тыкал пальцем в небо, или в потолок башни. – Во время соития человек потеет, а так же открывает доступ к слюне, доступ к волосам, доступ к крови посредством царапин и укусов, доступ к семени. И в совокупности мы имеем потерю флюидов – самых ценных частиц тела, с помощью которых враг сможет сотворить с тобой всё, что пожелает. А врагу легче принять облик самого близкого для тебя человека».

Но пока у юноши нет никаких врагов, кроме занудных колдовских книг, а желать всё равно имеет право только отец.

Горы томов, переплетённых в телячью кожу, что должны быть выучены, растут перед кроватью юного мага. Но самые главные книги ещё впереди, те, что не позволено даже выносить из башни. Именно в них сокрыты главные секреты магического мастерства, которое сделает его таким же великим, как и отец. Но и таким же старым и мёртвым внутри! Зачем ему тогда вечная жизнь?

Под длинным пологом кровати Киника лежат совсем другие книги: о рыцарях и прекрасных девах, о мужестве, чести и бесчестии, о волшебных странах и ратных подвигах. Если о них узнает отец…

Капля расплавленного воска срывается с потолка, юный маг вздрагивает.

Тут же рябь пробегает и по коже демона, словно по шкуре норовистой лошади, зрачки его вспыхивают адовым огнём, разрастаясь на всю ширину радужки, а белоснежные зубы обнажаются в оскале. Но юноша больше боится отца, чем пленника, и злость демона даже развлекает его.

Инкубы беззащитны в пентаграмме. Они могут лишь корчиться, исполняя приказанное, когда отец предаётся с ними похоти, удовлетворяя свои извращённые желания. Застань он подсматривающего юнца…

– Кто-ты? – звуки сливаются в яростное шипение.

Если забыть про адов огонь, у инкуба такие глаза, словно он тоже способен страдать и думать. Но это – морок, один из любимейших демонами. Инкубы не разумны и не имеют души. Только их жизненная сила суть ценность для магов, эфирный движитель, способный питать человека, словно напиток богов, продляя жизнь, веселя кровь и оберегая от тягостных размышлений.

– Разве тебе положено знать имя вызвавшего тебя? – ехидничает юнец. – Он знает, как нужно разговаривать с демонами. – Чтобы нам было нескучно общаться, ты можешь называть меня «Киник». Но это, разумеется, не имя. Ну, а как я могу называть тебя?

– Аро, – кривится, но выдыхает демон.

В отличие от юного мага, он солгать не может.

– Прекрасно! – провозглашает назвавшийся Киником.

Он подходит к магическому столику, чьи витые медные ножки только и доступны взору демона.

Там юноша долго держит паузу, перебирая невидимые предметы, а потом берёт в руки… нечто. Шаг, и демон может видеть, что в руках у юноши резная шкатулка морёного дуба.

– Подчинишься ли ты сразу? Или попробуем это? – Киник роется в шкатулке и демонстрирует пленнику добычу – простенький с виду деревянный абак. – Как ты полагаешь, Аро, глубокие ли ожоги оставит на твоей нечеловеческой плоти рябина, выросшая на могиле девственницы?

Демон кривится, но глядит, не мигая.

– Злишься? – Киник старательно, по-взрослому, лепит маску удивления. – Учти, в этой шкатулке есть средства от самого стойкого упрямства. Вот кровяная яшма, называемая так же «гелиотроп», она выпивает рассудок. А вот ошейник из шкуры кошки, служившей вместилищем для беса… – юноша запускает руку в шкатулку и внимательно смотрит в сузившиеся зрачки пленника. – Я убедителен, Аро?

Демон лишь тяжело дышит. Глаза его похожи теперь на остывающие угли – красный зрачок почти исчез в чёрной радужке.

– Отлично! – Киник делает шаг к пентаграмме, а сам думает, что «радужка» смешивает многие оттенки в глазных яблоках человека, и лишь у демонов всё многообразие – чёрный да алый. Однако и их глаза дышат: то порастают алым сквозь черноту, то сужаются до малого обиталища огня.

Киник в задумчивости стоит над инкубом, и лишь потом вспоминает про шкатулку. Идёт поставить её на стол. Абак он на всякий случай захлёстывает вокруг запястья.

Возле стола юноша снимает плащ, небрежно роняет его под ноги.

– Зачем-тебе? – спрашивает демон, наблюдающий за его приготовлениями.

– Ты не поверишь, но я – ученик своего отца, – задумчиво произносит Киник. – Меня с детства готовят в маги, целыми днями держат за книгами в четырёх стенах…

– И-не-разрешают-брать-в-руки-меч? – подсказывает демон.

Киник наигранно хохочет. Он знает, что Отца всех демонов называют так же отцом лжи. И потому дискутировать с демонами бессмысленно и даже опасно… Но… ведь отец говорит с ними? Они не выйдут уже из пентаграммы, а значит, их ложь заранее лишена своих ядовитых зубов?