Магистериум морум (СИ)

«За что?» Вот о чем размышлял Фабиус, безразлично глядя, как ползёт вниз конский повод, как пальцы покалеченной химерой руки бессмысленно шевелятся, даже не пытаясь поймать его.

Разве был он, Фабиус Ренгский, член Магического Совета, дипломированный маг, так плох, что даже смерть не захотела забрать его с собой? Неужели душа его так погрязла в пороках, что её запахом не соблазнился даже голодный демон? Или Борн просто обожрался в ту страшную ночь и сгинул где-то с несварением своего адского желудка?

Но чего он хотел от Фабиуса?

Магистр уверился было, что демон пришёл отомстить ему за убийство сородичей. Но месть не свершилась, а значит, причина явления Борна была не в ней. Но в чём тогда? Что толкнуло глубинного демона в подоблачный мир людей?

А изгой? Что это значит, и почему Борн назвал себя так перед магическим оком? Соврать он не мог, для вранья…

«Эва! – Магистр подхватил поводья. – А не использовал ли Борн его, Фабиуса, для какого-нибудь вранья? Но для какого же?»

Мысль эта слегка встряхнула его. Инкуб был для мага сплошной загадкой. До встречи с Борном Фабиус не мог и помыслить, что демоны тоже способны думать, страдать, плакать, а вот обмануть человека – не могут.

Да, раньше он убивал инкубов без всякого внутреннего смущения. Они были для него живыми не больше, чем огонь в очаге. Не помышляете же вы об убийстве, намазывая по утрам масло на лепёшку? А ведь любое из зёрен, что отправилось в ваш хлеб, могло бы родить детей. Засеять потомками целую долину. И вот вы бездумно поглощаете зерно за зерном?..

Инкубы давали магистру Фабиусу силу и молодость. Он был вправе брать то, что сумел взять. Таков закон бытия. И он готов был сразиться за это с Борном и погибнуть, ибо демон был гораздо сильнее и могущественней его. Это было бессмысленно и правильно. Но этого и не свершилось. И, тем не менее, Борн словно бы удовлетворился, исчезнув вдруг.

Что за загадка?

Любил ли маг тех юных инкубов, с коими ему приходилось вступить в связь? А любите ли вы кувшин с хорошим вином? А ланцет, коим заезжий лекарь вскрывает вам жилы, чтобы пустить кровь? Или его же клизму?

Нет, Фабиус всего лишь терпел прикосновения демонов, как пациент терпит необходимые процедуры лекаря. А позже с радостью и ликованием ощущал, как жизненные флюиды медленно перетекают в него. Становятся его молодостью, энергией, силой.

Но изменило ли это что-нибудь в нём?

А Алисса? Что если она не смогла отказать Борну?

Рука вцепилась в повод и натянула его. Фенрир всхрапнул и замотал головой.

Фабиус так и не решился узнать у Алиссы, что же случилось в тот день, когда он оставил её вдвоём с Борном. Он не нашёл в себе сил ни продлить, ни разбить мираж зарождающейся любви. Отдался суете, чтобы забыть. Попрощались скупо.

Алисса… Отец Сатана, как ты жесток!

Хел вдруг одним неуловимым движением переместившись вперёд, схватил Фенрира за узду, и конь встал.

– Магистр! В кустах сидят какие-то люди с луками и большими ножами! – сказал юный демон. – И я вижу среди них низшего!

– Свиномордого? – переспросил Фабиус, помня, как покривился Борн, разобравшись, кто заполонил Ангистерн.

Хел вгляделся в заросли.

– Не думаю, что он очень опасен для вас, магистр. Более опасны крепкие луки для охоты на крупную дичь. Если мы подойдём ближе, вы рискуете получить раны.

Фабиус вдохнул поглубже, давая себе ощутить запах осеннего соснового леса.

Иней уже ложился по ночам, но днём от земли ещё тянуло теплом. Маг долго ехал, не ощущая последней радости этого тепла. А лес был с ним. И низкое солнце. И дорога. И Хел, тревожно заглядывающий в глаза. И дурнина Саймон, бросивший учёбу и дерзнувший заявить, что проводит мага до острова. (А для него поездка назад будет опасней вдвойне). Фабиус же, хоть и магистр, не заметил явной засады. Умереть захотел! И убить тех, кто доверился ему!

Маг машинально опустил ладонь на светлую головёнку Хела и вздрогнул. От демона шло что-то живое, ласковое. Оно не обжигало при касании, как естество инкуба. Хел был рождён на земле, он стал почти человеком. А что, если стрела может причинить ему вред?

– Отойди-ка, мальчик, – тихонько прошептал Фабиус.

И Хел подчинился, вывернувшись из-под его руки и скользнув назад.

Магистр мысленно перебирал подходящие заклинания. В кустах засело полдюжины оборванцев, целый бродячий оркестр…. А что если…

Оркестр…

Маг нервно улыбнулся, запустил руку в ворот рубашки и дотронулся до кристалла. Эта привычка осталась у него, ненужная, навязчивая. Ему не требовалось касаться камня при большинстве заклинаний. Но холодок и гладкость граней – успокаивали.

«Ars longa, vita brevis est», – прошептал Фабиус тихонько.

В кустах произошло бурное шевеление, возможно, даже драка.

Маг ждал, поглаживая Фенрира и сделав Саймону и Хелу знак не приближаться.

Наконец, нелепое, оборванное воинство выкатилось на дорогу. У них даже нашлась разбитая мандолина.

Бандиты расселись на обочине и не самыми скверными голосами запели «Радуйся, путник», аккомпанируя себе ударами кинжалов по деревянным ножнам и заунывными звуками расстроенного инструмента.

Радуйся, путник!

Найдёшь ты приют,

Если не сгинешь в дороге.

Ждёт Сатана душу твою,

Стёрты усталые ноги.

Но если вдруг ты услышишь напев,

Тонкой струной отзовёшься.

Вспомнишь с кем хлеб

Здесь делил и ночлег,

Вспомнишь и снова вернёшься.

Особенно хорошо пел тот, кого Хел назвал низшим – мелкий заштатный бес или чёрт – маг плохо различал без Борна их особенные черты.

Он слушал сей дикий концерт. Глаза его были сухи. Сердце молчало.

Нет, он не смог бы умереть сегодня. Не потому, что в душу его вернулась радость, но потому, что отвечал за тех, кто был с ним сейчас. А уедут Саймон и Хел, у него останутся те, кто доверился ему в Ренге. Жители острова на реке, горожане из Лимса. Он не один. Он должен жить и для них. Без него – любая банда дорожных хищников обратится в плотину, перекрывающую малые людские нужды.

– Пойте громче! – крикнул магистр, ощущая, что в груди у него загорелось живо, хотя и болезненно. – И пляшите!

Он обернулся к лекарю и юному демону:

– Поехали быстрее, иначе и к ночи не доберёмся до трактира «Под соснами», что у границ Ренге. Не спать же нам в лесу!

До трактира доехали быстро. Однако вид его не обрадовал уже Фабиуса. После встречи с бандитами маг был настороже и первым заметил странное: словно бы тонкое марево висело у них на пути, перекрывая, как сетью, дорогу к реке.

Он остановил коня.

Подъехал сонный Саймон, Хел подбежал и уставился на преграду, как щенок на чужака. Маг снова дотронулся до его почти человеческого затылка, предупредил:

– Тише, малый. Не шуми только. Что это, как думаешь?

– Это как сеть. Или верёвка, натянутая поперёк тропы. Нас ищут! – громко прошептал демонёнок.

Ноздри его раздувались.

– Нас ли?

– Нас! – выдохнул Хел. – Я чую особые метки. – Ищут любого, кто видел ли тебя, несёт ли от тебя письмо!

Мальчишку-демона трясло то ли от страха, то ли от возбуждения.

Маг ласково погладил его по голове и ощутил детский живой отклик маленького естества Хела. Нечеловеческого, но такого же ласкового.

Спешился Саймон, обнял ребёнка, прижав к груди.

– Что ж, – сказал он. – Заночуем в лесу.

– Проблемы это не решит, – нахмурился Фабиус.

Маг тоже спешился, сошёл с тракта, опустил руку в траву, шевеля пальцами. Через малое время вернулся, неся в ладони серенькую мышь-полёвку.

Мышь сидела на его ладони, оглядываясь с любопытством. Бусинки глаз поблёскивали. Маг склонил к ней лицо и прошептал: «Vade». А потом осторожно положил мелкую жизнь у края дороги.

Мышь встрепенулась и прыснула к лесу, уже на обочине исчезнув в короткой жухлой траве: для серой шёрстки хороша и осень.