Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Прибывшие довольно долго провозились в селении. Прошлись по дворам, долго толклись в церковке, внимательно оглядели солеварни. Наконец, к вышке двинулась группа воинов. Ребята слетели вниз, стащили и спрятали в кустах нижнюю приставную лестницу и сбежали.

– А тута вот соседи их сюда сигналят: вышка в Балахне горит.

К связи я отношусь трепетно. Я про это уже…

Это — раз.

Находники побили с пяток моих насельников. Судя по числу тел, бездвижно лежавших на просматриваемых местах.

Это — два.

Колотило — тиун в Балахне, мой чиновник. Лицо официальное, представляющее особу владетеля. Меня. Его убили.

Это — три.

Каждого из этих трёх пунктов достаточно… для репрессий.

Что там сейчас — неизвестно.

– Какие мнения у господ совета?

– Похоже, епископ Ростовский идёт. По Спасу судя. С монасями, да попами, да служками, да с работниками, приказчиками, ярыжками. Да с половиной своей кованной сотни. Другую-то, поди, князь Кестут положил.

Кастусь, присутствовавший на совещании, польщёно улыбнулся.

– Что делать будем?

– Дык… ну… известно чего — посла слать. Для, значит, по чести разговора да в дом дорогого гостя приглашения.

– Другие мнения есть?

Спокойно, Ваня. Гнев — плохой советчик. Ивашко озвучивает стандартную реакцию стандартного владетеля на прибытие в его владения стандартного архиерея. Что у меня стандартами «Святой Руси» даже не пахнет — отдельная тема. Стартовая точка задана от исконно-посконного.

«Плясать — от печки».

Остальные молчат. Ивашко изложил канон: «как с дедов-прадедов бысть есть». Всеволжск — не каноническая местность. Совсем «не». Все понимают, чувствуют. Но — молчат. Боятся?

– Боитесь? Сказать страшно?

Вскинулся Чарджи.

Как?! Его?! Упрекать в трусости?!

Да, мил дружок, смелость бывает не только в сабельной рубке. Ещё и в мысли, и в слове.

Мечтательно глядит в потолок Любим.

Ему — пофиг. Что он там, в жердяной крыше видит? Ручной автоматический гранатомёт? Баллистическую ракету с самонаведением? Чтобы через пол-шарика — молча в форточку влетала?

Терпит совет Терентий.

Ты, Воевода, решай сам: копать или не копать, стрелять или не стрелять. Рубиться, резаться… Да хоть что — у меня мельница встала! Это — забота! А там, в Балахне… Сами.

В панике смотрит Николай.

Он уже понял. Он неосознанно двигает ладошкой. Типа: не надо, не говори. Это ж такой бздынь будет! Это ж даже не Русь железом завалить, это ж… Ё-моё и терпентин во все дыры!

Не дёргайся, Николашка.

«Твоё появление на этой планете чёрного юмора — не случайно».

Ещё не случайнее — твоё здесь выживание.

Постепенно уходит радостная улыбка с лица Кастуся. Он понимает, что здесь… что-то, чего он не понимает. Для него Федя Ростовский — смертельный враг. Но для русских… Вроде бы — мы все вместе. Но вот тут… Врозь?

Две женщины, Гапа и Елица. Смотрят сходно. Сочувственно, поддерживающе. Только Елица ещё и волнуется: смогу ли я, осмелюсь ли, и получиться ли из этого хоть что хорошее. И как это для её Кастуся обернётся.

А Гапа и не сомневается. Я — с тобой. Как решишь — так и хорошо.

– Что ж, решать мне. Решаю: идём нынче в Балахну. Спешно. Войском. И бьём там речных шишей. Которые в мои земли пришли, людей моих побили до смерти, имение моё пограбили. Как ты, Ольбег, говоришь: Вырежем! Всех!

Ольбег молчит. Смотрит на меня круглыми глазами. Сегодня его постоянный рефрен не звучал — боязно мальчику. Это хорошо — взрослеть начал.

– Ваня! Это ж епископ! Это ж архиерей! На нем же благодать божья!

– Брось, Николай. Не может быть божьей благодати на том, кто на меня меч воздвиг. Как бы он меж людей не звался, а мне он — тать. Давить. Как клеща-кровососа. Начали.

Дальше… регламентно. Час на сборы, восемь часов ходу — это не «Белой ласточкой» под парусом пробежаться. Пристали сильно ниже, пешком по лесу в обход. Поймали двоих в куширях… Хорошо — не убили сразу. Я их по прошлому разу помню — плавник на дрова рубили. По-русски — ни бельмеса. Но оперативную обстановку… донесли.

Засветло вышли на позиции, уточнили цели. Дождались темноты. Ближе полуночи отряды Могуты и Фанга сняли часовых, пошли по постоям. Три удалённых группы вырезали тихо. Потом противник поднял шум, по-выскочил. Ночной бой…

Против «Сожжения Москвы» — копейки. Селение много мельче — не сравнить, укреплений — нет, план застройки — у нас есть, ключевые точки выявлены, боеспособные группы — блокированы изначально… Режь — не хочу.

Из интересного — «коктейль Молотова».

Опробовали тактическую новинку: отделение гранатомётчиков. Смесь ацетона и скипидара — у меня есть, запальные фитили из пеньки с поташом — хороши, зажигалки — ребятам выдал. Метать они выучились. Полуторафунтовый снаряд закидывают c места шагов за шестьдесят.

Понятно, что ребят — не вчера из еша вынули да в бой погнали. Отбирали, учили. Как Сухан сулицы кидает — я уже… Здесь есть сходные варианты. Есть специфические. Конечно, не «из окопа в окоп» — окопов здесь нет, а из-за угла избы в волоковое оконце.

Первый бой подразделения. Боевое крещение.

Мда… У ребят есть… простор для роста. Но главное: принципиальное ограничение «Святой Руси».

* * *

Идея была — пальчики оближешь! Здесь же всё строят из дерева!

Подобрался тихохонько, по-закидал малёхонько и лежи-отдыхай — ветерок сам раздует, сам из врага шашлык сделает.

«Гори-сияй ты всё огнём!».

Увы, мелочь мелкая. «Коктейль Молотова» эффективно использовался по танкам. Т. е. при столкновении с листом брони бутылка разбивалась. В уличных боях бутылка разбивалась при столкновении с камнем домов, с асфальтом мостовых.

В образцах 41 года есть экземпляры с залитой наглухо сургучом пробкой и палочкой-фитилём, примотанным к корпусу бутылки вертикально снаружи. Расстояние между краем горлышка и верхушкой фитиля — сантиметр-два. Для срабатывания — необходимо разрушение сосуда.

Проще: против кучи свежего дерьма — неэффективно, не разбивается.

Моя знакомая жила на верхнем этаже одного дома в Киеве. Во время «Майдана» она очень переживала по поводу возможного пожара. «Зажигалки» кидали и с крыш. Часть из них падала на её балкон. Каждое утро она выносила несколько таких снарядов. По счастью, на балконе лежал глубокий снег — метательные снаряды падали и тихонько тухли. Остальное там… тоже стухло. Но не так тихонько.

Здесь, на «Святой Руси», очень мало твёрдых поверхностей. Ни дерево строений, ни земля улиц и дворов достаточного сопротивления не оказывают. Не разбивается. Облегчать тару рискованно — может развалиться в руке при броске.

Одно решение — легкоплавкая заливка горлышка. Воск, смола, жир. Туда же, в горлышко — фитиль. Внутрь, а не примотать снаружи, как в 41. Горящий фитиль «тянет» воск из заливки. Как в свечке. Когда воск выплавится — пойдёт ацетон со скипидаром, полыхнёт.

Не очень. Нет чёткой последовательности — разлив-поджог. Смесь вспыхивает в процессе излияния. Очаг возгорания локальный. Но в деревянных строениях — приемлемо.

Другая проблема — время. Время задержки между падением снаряда и разливом горящей жидкости. Горящий фитиль — виден и легко гасится.

Мы разные варианты затычки пробовали, с разными составами. Кажется, зря я булгаром воск продал. Пока — ищем, думаем, проверяем.

Другой путь — тактическая двухходовка — мы реализовали здесь.

* * *

– Ты! Факеншит! Хусдазад! Убери свой зад! Хренов евнух персидский!

Команды поля боя наполнены моими эмоциями под завязку. Но подаются шепотом. Поскольку — «поле боя». Хотя оно само про это ещё не знает.

Я уже объяснял, что язычников у меня крестят. Именуют прямо по святцам. Вот, назвали парня по страстотерпцу — персидскому евнуху четвертого века, а он вырос в десятника «поджигателей».

Хусдазад и трое его подчинённых несут себя как стекло тонкое: на груди «лифчик деревянный» — разгрузка с четырьмя глиняными «гранатами», на спине — «макитра» на двенадцать литров. Деревянная, прямоугольная… Назвал как-то макитрой — прилипло. А как?! — «Р-рез-зер-рвуар-р-р» ребята не выговорят.