Инферняня (СИ)

— Зачем это? — спросила я Томаса.

— Каждый из судящихся, говоря одно оправдание в свою пользу, кладет камешек на свою чашу, — объяснил он. — Чья чаша перевесит, тот и победил.

— Ну тогда у Грыыхоруу нет шансов. Гермес всегда его переговорит. Он ловко юлить умеет.

Томас только усмехнулся.

Показывали то Гермеса, то Грыыхоруу. Они высказывались. У Гермеса на губах играла снисходительная улыбка. Грыыхоруу был смущен и долго подыскивал слова, видимо, стараясь быть еще более правдивым, чем обычно, что было совсем излишне.

А потом опять крупно показали весы. Они были недвижны и показывали равновесие, несмотря на то, что на чашке Грыыхоруу было всего три камешка, а чашка Гермеса была наполнена с горой. Гермес подошел и положил, видимо, последний камень — аргумент в свою пользу.

И тут весы качнулись. И стала перетягивать чашка Грыыхоруу!

— Как это? — не поверила я своим глазам. — Там же… больше!

— Эти весы сама Фемида настраивала. Они взвешивают только абсолютно правдивые аргументы. Остальные для них легче пуха.

Судья в этот момент от звяканья Грыыхоруувской чашки о стол проснулся, вскочил, взглянул на чашку и объявил:

— Гермес Олимпус проиграл. Он приговаривается демонстрировать Грыыхоруу работу сандалий до тех пор, пока тот не поймет принцип их работы.

И стукнул молотком — звука не было, потому что он попал сначала по подушке. Но он ничуть не смутился, а стукнул еще раз, да со смаком, так, что зазвенели стекла в зале суда, а со стола полетели на пол папки.

Репортаж закончился.

— Не повезло Гермесу, — сказала я.

— Да, — пожал плечами Томас.

— Нужны Грыыхоруу эти сандалии…

— Ему нужна справедливость, — сказал Томас, а потом взял пульт, приглушил звук, и произнес нерешительно: — А ты не хотела бы пообедать со мной? Я как раз собирался… Тут есть отличный итальянский ресторан неподалеку, „Мама Кьяра“ называется. Не была?

— Не — а…

— Я там часто обедаю…

Но я не сразу ответила, потому думала о своем.

— Значит, — сказала я, — у всех предсказания сбылись?

— Похоже на то, — сказал Томас.

— А у тебя? — настороженно спросила я.

Он на миг замешкался, словно вспоминая, потом сказал:

— А, про первую любовь?

— Да, — кивнула я.

— Пока нет, — он рассмеялся. — Но, думаю, сбудется.

— Да? Прекрасно, — буркнула я, подняла с диванной ручки чашку с растаявшим до молока мороженым и пошла на кухню

Агент — сосед увязался за мной.

— Ну так? Пойдем обедать?

Я чуть было не сказала: „Почему бы тебе не дождаться визита твоей библиотекарши и с ней и пообедать?“, но промолчала. Что толку выяснять отношения, когда и так ясно — он без ума от другой?

— Это… дружеский обед? — спросила я.

— Нет, — сказал Томас.

— Что?

— Это свидание.

Так он… для меня, что ли, так вырядился?

— Я пять минут, — сказала я. (Да ну их, эти предсказания!)

Он кивнул.

Я юркнула в спальню и молниеносно закрыла дверь, чтобы Томас не успел увидеть, что находится в комнате.

Я и правда оделась за пять минут. Ну почти. Потом я решила, что в белой блузке я выгляжу скучно. Потом, что желтая не сочетается с джинсами. А потом, что джинсы слишком обтягивают бедра… А чтобы достать каждую из этих одежек, мне приходилось прорываться сквозь пальмовые листья и биться головой о кокосы и ананасы.

— Кхм, — раздался за дверью голос Томаса, когда я натягивала клетчатые широкие штаны. — Я не настаиваю на бальном наряде…

— Сейчас, пять секунд, — отозвалась я.

Пять секунд продлились еще минуту. Ну ладно, десять минут.

В общем, через полчаса мы спускались вниз по лестнице. И на мне было мое лучшее платье — розовое в белые мелкие цветы. Оно подчеркивало талию и подходило к моим любимым белым с бантиками туфлям.

Когда мы проходили мимо почтовых ящиков, я увидела, что из моего торчит белый уголок. Я достала из клатча ключи, открыла ящик. Там были открытка и пухлый конверт. Открытка была рождественская. На обороте были зачеркнуты чьи‑то поздравления с рождеством, а ниже накарябано крупно всего три слова: „Спасибо за фрукты“. И подпись: „Зевс“.

— Зевс? — я недоумевала.

— Я послал ему фрукты с нашей пальмы. От твоего имени, — сказал Томас.

Ну ладно. Пусть хрумкает, мне не жалко.

Затем я приступила к конверту. В нем было одно фото и стопка сложенных вчетверо листков. На фото был беленый домик на берегу океана, с пальмами и цветущими кустами. С обратной стороны было написано: „Спасибо, Алисия. Он твой. С любовью, Селия“.

Селия? С любовью?

Я развернула бумаги. Какие‑то документы, и что это написано наверху?

— Хм, — сказал Томас. — Дарственная.

Он взял из моих рук бумаги, пролистал.

— Поздравляю, — сказал с улыбкой.

— Что? — всполошилась я.

Знаете, юридические бумаги и документы редко сулят что‑то хорошее.

— Селия подарила тебе дом.

Я перевернула фото с удивлением:

— Вот этот? Дом у океана? — кажется, мой голос дал петуха от радости.

Томас вчитывался в документ:

— Да. Дом во Флориде. Это часть владений Селии…

Я заглянула в напечатанный мелким шрифтом текст:

— „Так называемый амбар для инвентаря“… Ну и что…

— Конечно, — сказал Томас. — У него и окна как у жилья. Думаю, раньше это был дом садовника или что‑то в этом роде.

— Но — за что? Почему она ни с того ни с сего дарит мне его?

— Почему ни с того ни с сего, — сказал Томас. — Я же тебе объяснил, что послал фрукты Зевсу.

Я одна тут тупая или другие бы тоже ничего не поняли?

— И Зевс теперь знает, куда делась амброзия. А значит, перестал гоняться за семьей Барментано.

— А — а! — сказала я. — Значит, это все по правде? — я кивнула на бумаги.

— Да, ты законная владелица. И к дому прилагается полгектара земли…

— Шикарно! — вскричала я. — Я владелица дома с парком!

— Ну, не с парком…

— Все равно! — сказала я. — Я никогда еще не была землевладелицей!

Ресторан находился в маленьком двухэтажном здании, прибившемся к многоэтажке, как ракушка к утесу. Внутри было мило, уютно и совсем по — домашнему: клетчатые скатерти, вязаные ажурные занавески, крашеные белой краской старые деревянные стулья. Посетителей было много, но нам удалось найти свободный столик — правда, не у окна, а в глубине — но там тоже было неплохо.

Буквально через минуту к нам подошла полная темноволосая девушка и с оживленной улыбкой сказала:

— Томас! Привет! — и подала нам обоим меню.

— Спасибо, — сказал Томас.

Она ушла, а я сказала, открывая меню:

— Ты здесь, наверное, постоянно бываешь?

— Да. Почему бы не навестить свою первую любовь…

— Что? — вскинула я глаза.

— С этой девушкой я встречался в старших классах. Это кафе ее семьи.

— Да? — произнесла я. — Все понятно.

— Что понятно?

— Ничего, — буркнула я.

— Да?

— Если ты все время сюда захаживаешь, значит, она до сих пор тебе… ну… нравится.

— Нет. Значит, мне нравится, как у них готовят, — сказал Томас.

Похоже, он не врет. Поверить, что ли?

Все же хорошо, что это не библиотекарша — та при каждой встрече лезет с ним целоваться!

А Томас рассматривал меню.

— У них очень вкусная паста. Из домашнего теста… — сказал он.

Я тоже рассматривала меню. Но думала о другом — уже и не о библиотекарше, и не о Томасе. А о своем доме у океана. И о том, что теперь мне будет куда высадить мою чудо — пальмочку! Буду с утра просыпаться, протягивать руку в окошко, и срывать манго или апельсин на завтрак!

— Да, все забываю спросить, — прервал мои мечты Томас. — Когда мы грузили пальму в фургон, я заметил, что вся земля в горшке перерыта. Ты не знаешь, кто мог это сделать? — он понизил голос: — Похоже, хотел взять отросток.

— Откуда мне знать? — как можно небрежней сказала я. — Наверное, соседский терьер. Не мог до улицы дотерпеть.

— Да? — улыбнулся Томас.