Одаренные проклятием (СИ)

  Мать тепло улыбнулась сыну, а тот понуро опустил глаза и, тяжело дыша, отступил в клубящуюся в углах нижнего храма тьму. Но Верховная успела заметить, что дурацкий красный балахон на левом боку ее сына набряк от крови. Плохо. Раны, нанесенные ритуальным кинжалом, вобравшим в себя частичку силы Пятого, нельзя вылечить традиционными методами. Здесь поможет только магия, и Верховная могла бы силой Пятого исцелить рану Павла хоть сейчас, однако она не спешила. Для заклятия, которое она готовилась сотворить сейчас, понадобятся все - все! - ее силы, и это при поддержке Пятого и многочисленных магических штучек, хранящихся в ее сумке. Ведь это безумно сложно - работать с такой изменчивой вещью, как человеческая память. Тем более, если заклятие должно получиться масштабным.

  Тихий вздох донесся от двери, ведущей в верхний храм. Сергей, правая рука Павла, третий человек в секте. Сегодня Верховная впервые позволила ему войти в нижний храм, но только потому, что Павлу в любой момент могла понадобиться помощь. И она окажет сыну помощь, даже если придется принести Валдыке еще одну жертву.

  - Сережа! - исполненным власти голосом, не оборачиваясь, позвала Верховная.

  Заместитель магистра нехотя ступил в освещенный круг. Согнувшийся едва ли не пополам, сжавшийся в комок, с перекошенным, как от зубной боли, лицом.

  - Вы разве не видите, что Паше трудно стоять, - холодно произнесла Верховная, по-прежнему не глядя на него. - Принесите стул. Да поживее!

  Заместитель магистра сквозь зубы заверил ее, что выполнит ее поручение как можно скорее и, кажется, согнулся еще ниже. И, что-то подсказывало Верховной, причиной такого поведения, столь неестественного для мытого во всех щелоках Сергея, было вовсе не раболепное благоговение перед ней.

  - Зуб болит, Сережа? - заботливо спросила она.

  - Нет, живот, - прохрипел Сергей и опрометью бросился к лестнице, ведущей в верхний храм.

  Верховная и Павел проводили его взглядами. Потом ведьма перевела вопросительный взгляд на сына, тот непонимающе пожал правым плечом - малейшее движение левой половиной тела причиняло сильную боль. Сердце Верховной дрогнуло от жалости - ее мальчику, ее единственному сыну плохо - и она вынуждена была напомнить себе о том, что времени у нее почти не осталось, и она не может позволить себе тратить драгоценные дни впустую. Кроме того, матери время от времени приходится быть строгой с сыном для его же блага, ведь иначе он так и не научится выживать в этом неспокойном мире.

  - Пока Сергей ходит за стулом, Пашенька, я хотела бы серьезно с тобой поговорить, - Верховная очень внимательно смотрела на сына, и тот под этим взглядом готов был сквозь землю провалиться. - Ты ведь не откажешь мамочке в своем обществе, малыш.

  Павел, не поднимая глаз, кивнул. Он знает: если мать начала с ним сюсюкать, что сын Верховной с детства ненавидит, она в ярости, и последствия этой ярости непредсказуемы.

  - За то, что позволил себя убить, причем так глупо и бездарно, вижу, сам себя коришь, - Верховная говорила ровно и размеренно, даже улыбалась, но в голосе ее то и дело проскальзывали металлические нотки, - а вот за то, что попытался ее изнасиловать... Милый, в Великой Книге ясно написано: для ритуала пересадки душ нужен чистый лист. Девственница! Иначе я бы велела тебе не сестру ее соблазнять, а ее саму, потаскун ты эдакий! В этой ситуации, дорогой сынок, я не жалею о твоей гибели. Прости, но так тебе и надо. Второй такой девчонки не то что в городе - во всей области, будь она неладна, нет. И я не могу ждать, пока ты и твои прихвостни найдете кого-нибудь еще! Мое время на исходе, Пашенька, и, если я умру, ты тоже долго не протянешь. Так-то, сынок!

  Павел глубоко вздохнул - насколько позволила рана - но даже не попытался возразить матери. Всем - властью, положением в обществе, деньгами, неестественно долгой жизнью и вечной молодостью - всем он был обязан матери, точнее, ее умениям и ее колдовству. Знал он и о том, как сильно эта мерзкая девчонка, Дара, нужна его матери. Верховная должна оставаться Верховной и после того, как ее душа переселится в новое, молодое и сильное тело. Но для этого донор, как он сам в шутку называл младшую сестру своей временной жены Ани, тоже должен обладать магическими способностями. И мать не преувеличивает, когда говорит, что рада его недолгой смерти. Да, верно, все верно. Но есть у Павла одна особенность, сильно осложняющая ему жизнь: его мозг устраивает себе долгосрочный отпуск каждый раз, как только в организм попадает хотя бы грамм алкоголя. Если бы он знал, что так все обернется, что эта вечно угрюмая девка окажется среди пассажиров того автобуса, то ни за какие коврижки не притронулся бы к коньяку. Но так уж вышло... Даже умудренный опытом Сергей не смог предугадать всех случайностей. И так сладок был вкус мести, уже ощущаемый на губах. Мести за позорные побои, за пережитое унижение, за отметины на лице, которые все еще кровоточат по ночам и не заживают даже под воздействием магии. Даже сейчас, вспомнив о постыдном поражении от глупой девчонки, Павел невольно сжал кулаки, но тут же, охнув, согнулся пополам не хуже Сергея. Следы ногтей Дары на щеке не шли ни в какое сравнение с раной от ритуального клинка.

  Верховная тем временем вернулась к алтарю, в центре которого появился небольшой четырехугольник из плотной бумаги, глянцево поблескивавший в свете свечей. Фотография хорошенькой девушки с длинными черными волосами, только бледной и уставшей. Верховная с минуту разглядывала фото, потом вылила на него прозрачную жидкость из пластиковой бутылки, которую держала в руках. Цветочный аромат разлился в затхлом воздухе нижнего храма, что, как ни парадоксально, сделало его еще гаже - Павел невольно прикрыл нос рукавом балахона. Однако мысль о том, что можно подняться в верхний храм и не присутствовать при творящемся волшебстве, он старательно проигнорировал. Ему нравилось наблюдать за колдующей матерью, жадно ловить каждое слово, каждый жест - ведь сам он лишен возможности направлять и использовать силу Пятого. И всякий раз, присутствуя при священнодействии, он дышал украдкой и боялся неосторожным жестом спугнуть, развеять неповторимое ощущение силы и мощи - дух Пятого.

  Вопреки ожиданиям Павла, жидкость не растеклась по алтарю, а плотный упругой линзой охватила фотографию, как кокон гусеницу, готовую вот-вот превратиться в бабочку. Верховная удовлетворенно кивнула и пустила в ход следующее зелье, от которого линза загустела и обрела насыщенный лимонно-желтый цвет. И последним на фото полилась ярко-алая жидкость, замерзавшая, казалось, прямо в воздухе. На любой выставке авангардного искусства тонкая сосулька, без видимой опоры висящая в воздухе, произвела бы фурор. Однако Верховной было все равно. Линза покраснела и мгновенно превратилась в лед. Теперь настало время колдовства. Ведьма вскинула руки, мысленно взывая к Пятому. Нечасто ей приходилось творить такие сложные заклятия, и на этот раз, знала Верховная, без помощи покровителя ей не справиться. И дело не в недостатке Силы или опыта. Ее тело досуха исчерпало отведенный ему запас жизненных сил, и любое, даже самое незначительное волшебство может стать для нее последним. А магия этого мира тугая и неподатливая.

  Под потолком нижнего храма сгустилось плотное багрово-черное облако. Электрические разряды пронзали воздух. Линии на алтаре налились багрово-красным сиянием, будто кровь текла из вен и артерий изображенной на алтаре женщины. Божество Мира-за-гранью откликнулось на зов. Его мощь перетекала в ее тело, заставляя сердце ускорить свой бег. Будто крылья выросли у нее за спиной, и сейчас Силой Пятого она могла по собственной прихоти свернуть горы только для того, чтобы воздвигнуть их вновь. Ведьма довольно усмехнулась. Нет, так много ей не надо. Все, что ей нужно - это возможность жить дальше.

  Верховная сомкнула кисти рук в замок на уровне груди и поднесла их к фотографии. Слова древнего заклятия звучали в наэлектризованном воздухе, одного из тех, что были записаны в Великой книге. Свечи разом погасли - Пятый не любит открытого огня - и теперь багровые всполохи освещали нижний храм. Дух Пятого, призванный волей ведьмы, жадно пил жизнь Павла - такова цена за помощь божества, и Верховная готова была уплатить ее. Вот только Павлу, восхищенно глядящему на мать, знать о том не обязательно. Ничего, решила Верховная, я тебе еще больше наколдую, когда получу новое тело.