Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

- Ну, что, она ушла? – вдруг спросила девочка.

- Не знаю, подожди, – резко бросил Курт, и едва слышно приоткрыл дверь, потом так же тихо, только ещё и резко захлопнул её, – Нет, ещё там! С Вольфрамом и Гелием.

- С Гелиа, – поправила Лина.

- Да какая разница?! Я ему вообще чистоты в роду прибавил.

- А с чего ты взял, что ему это надо?

- Потому, что это только тебе не надо!

- Знаешь, что…! – она собиралась сказать «Если бы ты общался в отцом, то тебе было бы абсолютно всё равно на то, какая у него фамилия, и ты просто её бы принял. А так тебе неизвестно, что это за чувство», но вместо этого прозвучали тупые слова, – Да, ничего.

- Слов нет? – с ухмылкой спросил Курт.

- Нет. Нету желания рассказывать что-то тому, кто ничего не понимает.

- То есть, у меня нет понятия?!

- У тебя есть родители для того, что бы ЭТОГО не понимать.

Девочка достала из самой глубины старую книгу, и только сдув лишнее разобрала, что это журнал поведения учащихся, очень старый, и, на вид которому около двадцати с чем-то лет. Пытаясь хоть что-то разобрать, Алма очень увлеклась, и как только её глаза коснулись имени «Жалис», она погрузилась в это ещё глубже.

- Кажется ушли! – крикнул Стронций.

Это сильно напугало девочку, вздрогнув, она погасила зажжённый ею свет, и отскочила в сторону. Только после грохота, она осознала, что случайно выпустила крылья и ударила ими шкаф, эпично упавший с грохотом.

- О нет! – втянув крылья назад, она тихо порадовалась тому, что на платье был вырез, оно не порвалось при случайном взлёте.

Она быстро зажгла свет, и посмотрела на заваленную дверь, но не это напугало её...

- Ой, извини, – девочка быстро подбежала к Курту, которому попало по голове какой-то из упавших вещей, – правда, извини.

- Что ты творишь?!

- Это случайность, ты меня напугал, – сама не ожидая такого от себя, Лина присела рядом и быстро сказала, – Я не хотела, прости. Сильно заехало?

- Нет, не парься, – потёр лоб и встал, – коробка хоть и острая, но бывает и тяжелее, – с этими словами он поднял с пола упавший ему на голову предмет в виде Алминого подарка от Лерил и Вольфрама.

- А, это моё.

- Когда ты их успела купить? Времени бы не хватило съездить в Кохиль.

- Это мне подарили.

- Этот Никэль?

- Нет. Это от Вольфрама и Авроним, – тихо отозвалась она, и не стала дальше отвечать на его вопросительный взгляд.

- Они тебе подарили подарок?

- Да не важно. Лучше давай уже выходить от сюда.

- Да ну. Я лично никуда не тороплюсь. Давай, расскажи. Почему в теме такое повышенное внимание?

- Я не обязана тебе ничего рассказывать. Так же, как и ты промолчал о причине, по которой ты сейчас здесь, а не дома с родителями.

- Понятно, какая ты.

- Какая?

- Подлиза.

- Искренний человек не может быть подлизой.

- А безродный может.

- Знаешь, мне хочется на тебя ещё один шкаф уронить.

- У... когда безродные злятся надо бояться, они же на всё способны.

- Какой же ты придурок! Может поэтому то тебя родители и оставили здесь, пока отдыхают дома без своего единственного сыночка, которым так «дорожат» только для вида.

- Заткнись!

- А почему я должна затыкаться? – холодным тоном спросила девочка.

- Потому, что дерьму не положено разговаривать.

- Помолчим вместе?

- Ну ты всё-таки и противная.

- Да? А ты такой мелочный трус.

- Я не трус. Ты совсем не знаешь меня.

- Так значит, с «мелочным» я угадала. А ты даже не хочешь, что бы тебя кто-то узнал! Тебе важно только то, что касается твоей семьи, и это хорошо только с одной стороны. Потому, что есть много других, которые не твоя семья, но они тоже люди, а ты обращаешься с ним, как с грязью. И ты трус потому, что ты не просто не можешь начать общаться, и ты даже не не хочешь, а по-настоящему боишься!

- Ты считаешь, что я не должен много времени уделять своей семье, отцу, и матери?

- Нет. Я говорю о том, что ты должен более внимательно относиться к другим, потому, что они тоже люди.

- Ты ничего не знаешь о моей семьи, и не знаешь почему я так дорожу родителями.

- Представь себе, знаю! Особенно мамой! – тут она заткнулась, и оставаясь под удивлённым, растерянным и злым взглядом Стронция, отошла от него в сторону.

- Откуда ты знаешь это? И Что ты знаешь ещё?!

Девочка не повернулась к нему, а просто стояла у полки и молчала, стараясь как можно сильнее оскорбить себя саму за всё, что сейчас наговорила Курту, и главное за последние слова. Но это скорее из-за того, что она выдала тайну, а не потому, что они могли как-то задеть одноклассника.

- Ты меня слышишь? Откуда тебе всё известно?

Позади послышался шорох от поднимающегося шкафа, и Лина старалась направить все мысли на эту магию, а когда он встал на место, она развернулась, и перешагивая через вещи, прошла к двери, открыла её и вышла. Девочку поразило то, насколько была развита эта гордость в Стронцие, который не стал глупо умолять ответа девочки, не психанул, и даже не произнёс оскорбительной фразы. Выходя, Алма посмотрела на Курта, и прочла в этих голубо-серых глазах искры ненависти, такие знакомые ей. Разве не она так смотрела на него раньше? Особенно в магазине при первой встрече, именно она тогда смогла надломить его самолюбие с помощью холода. Но нет, это была не совсем она, сейчас она – Лина, а тогда была собой. И от такого соотношения одного и того же человека девочка начинала сама путаться. Но не это послужило таким коренным сломом, они будто поменялись чувствами друг к другу: теперь Алма была такой, что в каждом движении было недоказанное превосходство, а в глазах Курта тем временем метались огонь, стрелы и ненависть. Именно это поведение и стало чем-то новым в их кривых отношениях.

====== Флинт и Смог ======

Щёлкая пальцами в ритм недавно звучавшей музыки, и всё ещё подтанцовывая, Лина прошла по коридору и, с лёгким кружением, приземлилась на один из ряда стульев у стены. Запрокинув голову и глубоко вздохнув, она широко улыбнулась и посмотрела в окно напротив. Было чистейшее ночное небо 31 декабря. Колорит залов, классов и коридоров академии давно не был таким тёплым и нарядным. Танцы, устроенные в честь нового года ужасно понравились девочке, и сейчас, сидя вне зала, она пыталась отдышаться от быстрого танца и успокоить слегка покрасневшие щёки. Она была шикарна. Белокурые волосы, обычно прямые, девочка завила крупными локонами и собрала в конский хвост, что ужасно напоминало ей рыже-медную прическу Алмы. Но сейчас, она была Линой, и на её красивой фигуре идеально сидело медное платье (чем-то похожее на цвет её настоящих волос), оно облегало верх, и красивым колокольчиком расходилось к низу до длины: по колено. Туфли и прочие аксессуары цвета индиго интересно подходили под этот тёплый образ, добавляя того, чего так часто не хватает девочке – моря. Она ещё пару раз глубоко вдохнула, наслаждаясь духами, которыми недавно подушилась, и они были единственными, перебивающими остальные поддельные парфюмы той, оставшейся танцевать толпы. Те самые Evendace, подаренные Титанией Грекнивер на день рождения, о котором она так смешанно вспоминала. Вспоминала те счастливые моменты, то, как пела для семьи, как сидела и праздновала с ними, и даже теперь, на расстоянии, Титания стала ей как семья, та самая, которую Алма так любила. Трое людей, которые стали первым её воспоминанием о том, кто она, и сейчас она вспомнила первый праздник победы. И только что девочке вспомнились танцующее под её пение эльфы. Снова понеслись танцы в голове, и, радуясь чему-то непонятному, она вскочила со стула, достаточно быстро пересекла коридор и вошла в полный музыки зал. Учащихся было не много, но оставшихся девочек было больше, и все рассредоточились по мальчикам и даже учителям. Лина ворвалась в танцующую толпу и закружилась в танце, так же, как и многие, одна. Здесь было душно в отличие от коридора, и дурно от сумасшедшего смешения духов и одеколонов. В полутёмном зале бегали цветные пятна света от двигающихся прожекторов, с потолка падали вырастающие по велению магии красные серпантины и глянцевые конфетти. Музыка переменилась. Начался медленный танец, в который девочка и не думала вмешиваться, поэтому отошла и замерла у стены, разглядывая безумные, крутящиеся пары. Её глаза в линзах коснулись интересной пары, на которую девочка начала смотреть, не отрываясь, и все, более удивляясь этому. Лерил, с греческим профилем, который Лина заметила только сейчас, в лиловом платье. Её каштановые, слегка потускневшие из-за возраста волосы были интересно собраны в пучок, а дальше распущенны, и спускались вниз. На лице была лёгкая улыбка, но глаза говорили гораздо больше, что и поразило девочку, так это монолог ярко-голубого взгляда. Одна её рука лежала в руке Эдварда Вольфрама, а другая на его плече. На директоре был тёмно-синий костюм, который девочка рассматривала не долго, что было весьма не свойственно Лине, но его лицо интересовало девочку больше. Такое доброе и строгое, его точёное лицо с лёгкой щетиной, сединой в волосах, всё выливалось в некое счастье, и это ещё умалчивая о подобном взгляде, таком взгляде, каким смотрела на него Лерил. Янтарные глаза улыбались каждый за себя, помимо всего остального. Девочке это показалось таким далёким, совершенно чуждым ей ощущениям, разве она испытывала что-то подобное? Возможно, один раз, но так давно, что это уже и не вспомнится, и скорее всего не воскреснет даже рядом с тем, же человеком, слишком быстро это пришло и прошло, так незаметно, что девочка толком не поняла, в какой момент чувств не стало. Да, и как можно понять, когда лишился, если и не сознал тот момент, в который нашёл. Тихо порадовавшись и удивившись, она продолжила осматривать зал своей слегка кружащейся головой. Очередная странная пара – Оливера Гелиа, такой обесцвеченный, по сравнению со всем миром, он кружился в паре с Эллис Аммоний, такой мягкой на лицо, яркой, словно фейерверк, он будто обретал цвета, а она – спокойствие в его колорите. И её приглушённое светло-серым костюмом ярко-зелёное платье казалось благородного цвета изумруда. Но это смотрелось не так необычно. Их глаза молчали. Чуть дальше девочка разглядела Ника, ровно танцующего с их одноклассницей Долли Иридий. Это была достаточно милая и тихая девочка, с чёрным каре и косой чёлкой. Алме она напоминала чем-то гота, хотя и не относилась к этой культуре, а просто любила чёрный, и часто носила такого цвета одежду. И Алма никогда не заостряла внимание на этой тихой художнице, сейчас тоже особо не стала. Молча отвернувшись, она слегка наклонилась, оправляя платье. В тот момент, когда она выпрямилась в изящную осанку перед глазами застыло светлое, и цветное от прожекторов лицо Стронция. Вздрогнув от неожиданности, девочка вцепилась в него квадратными глазами, и осмотрела серый костюм, белоснежную рубашку… «Ну и зачем же он подошёл? Неужели всё-таки пригласит?! О чём я только думаю!?!?!». Вспоминая последние события, то есть тот их завал на складе шесть дней назад, девочка испытывала к Стронцию холод и надменность. Именно эти качества проявлялись в последние дни во взгляде, которым она одаривала мальчика каждый раз в классе, к зале, при малейшей встрече. И что теперь?