Величайшая Марина: -273 градуса прошлой жизни (СИ)

- Ещё раз так сделаешь, Рачна и..!

- И что?! – нагло спросила девочка. Алме по-обычному было противно смотреть на её круглое, красноватое лицо, маленькие глаза, и всё те же совершенно не объёмные волосы глубокого чёрного цвета. Она быстро приближалась к Алме и Цезе, и девочка в сотый раз отметила её странно яркие аксессуары, цвета которых все были отражены в гамме бензина (кто, хоть когда-нибудь видел бензин, или же сам висмут, поймёт, о чём это), – можешь хоть раз договорить угрозу до конца?!

- Хорошо! Тогда не Цеза будет подбирать с пола книги, а ты свои зубы. Ах, да. – добавила она холодно, и даже без злости, – когда будешь их назад вставлять, особо не старайся, они и без того кривые.

То ли Алме показалось, то ли действительно вдалеке раздался тихий звук от сдержанного смеха, который так был знаком девочке, ведь именно его она так сильно ненавидела до недавнего времени. Почему-то Алма была уверенна, что это он, хотя, когда посмотрела за спину Рачне, там Курта не оказалось.

- Тупая угроза, Вашингктон! – ответила Висмут, хотя в голосе звучало некое опасение, но Рачна решила продолжить, – Впрочем, как и твоя безродная фамилия, которую даже не занесли в перепись самых отбросов.

- Да? Что-то когда я проверяла общую перепись, то обнаружила там себя. Может у кого-то просто глаза не оттуда на мир смотрят? Вот и не заметила ты моё имя в списке, – девочка подняла последнюю книгу.

- Его никто не замечает, потому, что тебя там нет! Или глаза сами не собираются касаться твоего позорного имени.

Цеза и Лина уже почти ушли из коридора, в тот момент, когда до слуха девочек донеслись больные для Алмы слова, но это было не обидно, скорее противно для самой себя.

- Я тут услышала, что твой отец не придёт на открытый день. Неужели он тебя так стыдится и ненавидит?

Алма застыла на месте, Цеза всё слышала, но даже сама не знала, что ответить Рачне, поэтому просто шептала «Лина, не обращай внимания, забудь о её словах». Девочка повернулась, и посмотрела на одноклассницу со всем холодом, который только могла собрать внутри себя. Ангелина не слышала слов подруги, в голове застрял вопрос Висмут «Неужели он тебя так стыдится и ненавидит?».

- Да, – пустой коридор, в котором они стояли несколько раз отдал в себе и без того громкий ответ.

Всё замерло в нелепом молчании, и также, не нарушая тишины, с другой стороны коридора к ошеломлённой Рачне подошёл Стронций.

- Висмут, пойдём, надо поговорить! – сказал он, как любил это делать, снисходительно, по-хозяйски, но на этот раз ещё и требовательно. Только Алма заметила на его лице отвращение от услышанного. Она не сомневалась в том. Он слышал.

Рачна развернулась и пошла за уходящим Стронцием, который так и не посмотрел на Алму. Девочка переглянулась с Цезой, и они отправились делать уроки в комнату, в одно ухо слушая «Sleep». А когда пришли, начав с Астрономии, закончили зарубежной историей. Алма то и дело помогала Цезе с переводом, поскольку это был единственный язык, с которым у неё подруги были недопонимания, а для девочки – это был один из родных языков (вторым родным стал русский).

- Что будем делать в открытый день? – внезапно спросил Николас, когда они с Александром вернулись с тренировки, и друзьям снова удалось уйти гулять в лес.

- Может, придём сюда? Там всё равно нечего будет делать, – так же не весело ответила Алма.

- Ладно. Хотя я слышал, что тогда устроят танцевальный вечер.

- Да, я знаю.

- Думал, девчонки любят всё такое.

- Я…

Она не успела ответить. Алма быстро спрыгнула с жёсткого, каменного дивана, и подошла в самой воде у проёма в их «катакомбы», где они и сидели.

- Алма, ты что?

- Там кто-то есть, – настороженным шепотом ответила девочка.

И её блондинистые волосы, развивающиеся на ветру, и сияющее на пальцах кольцо-змея, и парка, которую она любила носить нараспашку, всё отражалось во льду. Она чувствовала воду, ощущала неким подсознанием, что, не так далеко отсюда, лёд сломан, и кто-то вошёл в воду, достаточно быстро перебираясь с того берега на этот.

- Мне не кажется, – она усилила голос, и старалась не закричать, – там действительно кто-то есть!

- Наверное зверь.

- Думаешь он сломал бы лёд, и поплыл в ледяной воде?! Пойдём! – она легко соскочила на замёрзшую гладь воды и вцепилась в неё острыми когтями гепарда.

- Алма, подожди! – Ник старался кричать шёпотом, но не вышло.

- Он услышал нас, – шепнула девочка и остановилась, – он ускорился! Быстрее!

Они пустились по льду, местами проскальзывая, и стараясь толкаться от ровнейшей поверхности когтями. Ещё немного, и Алма увидела чей-то неопределённый силуэт, выходивший из воды так спокойно и ровно, но не успела она сделать и пяти шагов. Как тот быстро исчез в лесу, мелькнув на последок огненно красным. Девочка напрягла память, и поменяв направление в сторону берега изо всех сил просила судьбу, что бы её предположение не сбылось. В следующий раз мелькнувшее пятно рыже-алого увидел Ник, и так, поочерёдно задевая его глазами, друзья почти до ночи преследовали неизвестного человека, по крайне мере, для Николаса.

- Алма, стой! – выкрикнул Ник, когда девочка изо всех сил рванула за силуэтом, мальчик отстал, и потерял её из виду.

Задевая снежные ветки, роняя их холодный пух на себя, несильно царапаясь о ели, врезаясь глазами с падающие снежинки, но не тормозя, она достигла того места, где было поле, и где она смогла более-менее разглядеть того, кого преследовала. Как обычно весь в чёрном, и плевать на мороз, и на то, что одежда мокрая насквозь, именно слетевший капюшон тогда открыл его яркое, бьющее в глаза пятно. Руки, сжатые в кулаки, и лицо, которое девочка увидела лишь миг, и то профилем, всё было белым на столько, что сливалось со снегом. Она замерла, тяжело дыша, её сковал страх, и, когда человек остановился и развернулся. Что бы посмотреть на неё, Алма почти побелела как он, и это было видно по тому, что девочка уже перестала быть гепардом.

- Ты странная, – сказал он как всегда своим превосходным, гордым голосом, таким благородным и бархатным, но насквозь пропитанным ядом, как хорошее, дорогое вино, стоящее на столе у плохого короля. Но, тем не менее, он продолжил, – Боишься, когда знаешь, а неизвестность тебя не пугает ни капли.

- Нет, не пугает, – ответила она, и правда, осознавая, что не думала о страхе, пока не убедилась в том, что это он.

- Тогда советую вообще ничего не знать.

- Это невозможно.

На этот раз он странно осел дымом. Алма долго боялась пошевелиться, и только через десять минут ответила зовам Ника, потерявшему её.

- Ну, наконец-то! – выдохнул Николас, выбегая на поляну, пытаясь не увязнуть в снегу, – где ты пропадала?

- Здесь и была.

- Ты узнала кто это?

Повисла пауза, в которой Алма начала подрагивать от холода и перестала видеть от режущей боли в глазах, вызванной ослепительным снегом. По возвращении в комнату, она старалась не думать об Аргоне. На следующий день все дети разъехались по домам. Было уже 24 декабря, и Алма была рада тому, что сможет в свой день рождения пожить без кольца. Но оказалось, что нет, некоторые так же оставались на новогодних каникулах к академии, и пожить в квартире у Лерил ни ей, ни Нику, тоже была нельзя. На сильное удивление девочки остался и Стронций, родители которого не упускали шанса встретиться с сыном. На следующий Алма проснулась с радостной мыслью о том, что никто не знает об её дне рождения, а самой афишировать то, что не любишь – глупо. Нежась в кровати, она мучила себя непонятными движениями совести о том, что не может отпраздновать его вместе с мамой, не более, чем пять минут с ней. Но подумав, она вспомнила, что три человека есть, которые знают о её дне рождении: Лерил и Эдвард Вольфрам, знающие её как Алму Уэльсу, и Николас, которому она однажды сказала это. Спустившись, она увидела, что Ника нет, и, переодевшись в джинсы и голубой джемпер, девочка быстро вышла из жилого корпуса. По коридору ходили люди, в основном это были работники академии (профессора, лаборанты), остальную массу составляли оставшиеся здесь ученики, но их ничтожно мало (точнее шесть человек включая Алму). Академия ещё никогда не была такой пустой, наверное, на всё здание, человек тридцать, не больше.