Иоанниты

Раньше мне до них и дела не было.

– Всё равно ты меня не убедил, – резюмировала дочь и прикончила бутылку. – Тем более, что если им не знать, про бессмертие души, то…

– Тут тоже ни черта хорошего, – тоскливо выдохнул я. – Людям положено уходить на покой, я в этом, почему-то, уверен. Вот представь, что мама до сих пор где-то есть.

Виктория ничего не ответила, кажется, даже в лице не поменялась.

– Я вот не представляю, что б со мной было, думай я бесконечно, что ещё увижу её. Смирился, что её нет – жизнь спокойнее стала.

– Но жизнь пустая получится.

– А от пустых надежд полнее не станет.

– Не скажи.

Я резко распрямился и строго взглянул на дочь. Из меня полезли нравоучения, на которые я не имею права:

– Так, Виктория, забудь про все эти надежды, самообманы, самоубеждения. От них толку никакого. Самого себя обманывать…

– Хорошо-хорошо, я поняла.

– Я это серьёзно.

– Понимаю, что серьёзно. Только я не верю в серьёзные разговоры, – Виктория скорчила насмешливо-напыщенную гримасу, – они неубедительные, всё равно же только собственные ошибки научат.

– Я просто хотел до тебя донести.

– Папа, постыдился бы: ни разу детей не воспитывал, а тут с ходу решил взрослой дочерью заняться.

Да уж, тут любой трезвой голове очевидно, что без шансов.

Виктория только сейчас убрала пустую бутылку под стол и поднялась. Потянувшись к белому френчу, она предложила:

– Пойдём проветримся?

– Ладно, – не без борьбы согласился я и взял пальто.

Мы прошли по сонному подвалу и поднялись наверх, где хлипкую дверь решили не охранять сегодня. За ней показались улицы Чудо-города, окрашенные последними лучами луны – не за горами утро.

Гольх насквозь пропах пылью, а Фанек даже здесь дышит морем. Свежий воздух, хоть и не самый ароматный. Виктория же с радостью вдыхает его полной грудью.

– Как тебе? – спросила она.

– Что именно?

– Виды вокруг.

– Это же трущобы – как они мне могут быть.

Викторию позабавило абсолютное отсутствие во мне романтики.

– А мне нравится Чудо-город. Особенно по ночам.

– Тут же режут на каждом повороте.

– Это так, но без этих подонков здесь полно порядочных… ну, приличных… короче, простых людей. И они очень интересные.

– Тем, что не умеют читать? – как-то я ни капли не проникся пылкими речами дочери.

Она и тут не обиделась, а только посмеялась. Я-то не шутил, если что.

Белая Бестия, хозяйка трущоб, размеренно зашагала по улице, вынуждая меня двинуться следом. Очень быстро нам на глаза попались неспящие женщины, чинящие сапоги под светом луны. Оказалось, что караулит их словно из камня высеченный мужик с ружьём, которого я с трудом разглядел: весь серый он слился со стеной.

Меня бы впечатлила эта картина, если б я не навидался всякого.

Ведя меня в никуда, дочь молчит, с улыбкой разглядывая хлипкие дома вокруг.

– Почему вы живёте в подвале? – спросил я со скуки.

– Как сказать, ты же видел сам дом?

Мельком доводилось увидать дырявые стены и потолки.

– Я решил, что это вы его так запустили.

– Нет, там до нас всё было плохо. Вообще-то, в Чудо-городе много где подвалы обустроены получше надземной части. Когда-то давно по улицам ходили патрули жандармов, их заставляли, непонятно зачем. Так вот, стражи порядка до того чувствовали себя здесь неуютно, что ходили целыми табунами и непременно с оружием наперевес. Со страху они иной раз палили в темноту, нередко целыми залпами. Часто стреляли, когда и опасности никакой не было. А видишь, из чего тут дома состряпаны? Пули их решетили, как бумагу…

– Твою ж мать, – догадался я о последствиях.

– Жандармы расстреливали дома, убивали случайно мирных жителей – просто потому что мерещилось всякое. От их ошалелого огня померло столько, что обитатели Чудо-города решили перебраться в подвалы. С тех пор в подполье и живут.

– Не зря я недолюбливаю стражей порядка.

– Не ты один. Хотя, на их месте я бы вряд ли вела себя иначе. Особенно надо бояться ятлеросов – эти с ножами на отряд жандармов кинутся. Ятлеросы вообще наглые до безумия: однажды у Роде пытались вырвать пакет: сперва один подскочил – Роде его кулаком приложил чуть не до полусмерти, а тот встал и на второй заход полез. Тут Роде его просто пристрелил, а что ты думаешь – ещё один выскочил да к пакету потянулся.

– Знаю, – почему-то меня очень обрадовало, что мы с дочерью недолюбливаем одно и то же, – они как комары: сколько их ни шлёпай, других это вообще ничему не учит.

Дальше мы пошли в молчании, но никак не в тишине, ведь Чудо-город не знает, что такое сон. Со всех сторон слышаться голоса, шумы, причём в них нет той осторожности, утайки, свойственной ночной жизни, звуки абсолютно будничные, дневные. Я бодрствовал множество ночей, но никогда не сталкивался с подобным.

В первую ночь в Чудо-городе я даже не обратил на это внимание.

Вокруг чего только нет: валяются совершенно ненужные дырявые бочки, трубы, колёса, тысячи тряпок и даже скрученная в бараний рог борона. Знакомый быт нищеты, цепляющийся за всё, что способно «пригодиться». Чудо-город похож на любые другие трущобы, как очередной близнец, но в нём присутствует стойкое ощущение тайны, изюминки, если хотите. Но она вечно где-то в тенях, её только завидишь краем глаза, как она исчезает.

Пару раз встречались прохожие, хватающиеся за край куртки (очевидно намереваясь достать оружие), но притихающие, разглядев одежду моей дочери. Они смотрели на Белую Бестию с кирпичными физиономиями, разрываясь между страхом перед ней и желанием рискнуть.

Здесь и не помышляют искать альтернативу убийствам. Ей богу, на месте местных я бы отправился дебоширить в центр и сел бы в тюрьму – там спокойнее.

– А я же тебе не рассказывала, как мы получили свой подвал, – не отрывая взгляда от звёзд, произнесла Виктория. – Старую нашу берлогу сожгли, и мы долго искали подходящее место – наткнулись на это. Всё бы хорошо, но хозяин запросил такую цену, что проще дом на Божьей Игле купить.

– У кого здесь такие деньги?

– Только у меня. К несчастью, продавец понял, кто перед ним. Тогда мы предложили пари: с нами тогда был славный воришка Мартин, он должен был за три часа наворовать килограмм пуговиц, чтобы все они при этом были разными. Если он сумеет – дом наш за полцены, если нет – цена удваивается.

Виктория оборвала свой рассказ, зайдясь лёгким смешком. В самом деле, забавно, именно такие истории надо рассказывать.

– Я себе не представляю, как можно срезать столько пуговиц, – задумчиво пробормотал я. – Этот ваш Мартин – редкий прохвост.

– Не хвали его понапрасну: он успел насобирать меньше половины.

– Погоди, так вы отдали две цены?

– Да.

И тотчас весь Чудо-город затих, прислушиваясь к нашему истерическому хохоту. Почти полминуты мы не могли остановиться, почти задохнулись, затихли, а затем взглянули друг на друга, и всё началось по новой.

Так мы смеялись целую минуту. Чуждый трущобам смех смутил жителей: разогнал их прочь, заставил надолго умолкнуть.

А мы отправились дальше, шурша камушками на неказистых дорогах.

Всё больше светлеет. На небе становятся видны тучи, которые без дождя Фанек не оставят. Где-то ещё можно надеяться на сухость, глядя на сизые брюха, но только не в портовых городах.

– А я дом купил у сутенёрши, – произнёс я как бы между прочим. И тут же добавил: – Нет, я её услугами не пользовался.

– Ага, будешь рассказывать, – съязвила дочь.

– Этим занимается мой друг. Занимался, вернее, хотя кто его знает. Он женился недавно, но это такой человек, которого брак вряд ли остановит.

– Ну, первое время…

– Это первое время будет длиться лет десять, – прямо-таки разозлился я на горемыку Истериана.

– Он там без тебя не пропадёт?

– За ним другие люди присмотрят. Да и хватит уже: не маленький, чтобы за ним присматривали.

Виктория кивнула и остановилась. Мы прошли немалое расстояние. Начало подниматься солнце, неуверенно поглядывающее на запорошенное тучами небо, словно размышляя, стоит ли сталкиваться с ними. Дочь развернулась и тихо сказала: