Лиловый (I) (СИ)

Люди молчали.

Они ночевали посреди пустыни, в серире, где кто-то из маарри отыскал хорошее место, и они вырыли колодец; наспех собранных из шкур юрт на всех не хватало, и люди менялись местами; много их стояло в карауле, хотя каменная пустыня казалась совершенно мертвой. Утром они тронулись в путь, едва встало солнце. Сунгай сообщил, что до стоянки заблудшего племени осталось не более четырех фарсангов.

-- Нет, они по-прежнему стоят на месте и никуда не двигаются, -- мрачно сказал он в то утро Халику. Сова дремала на его плече: ее не было всю ночь.

Наконец насыпи щебня, по которым было так неудобно идти, понемногу сошли на нет, превращаясь в ровное плато. Не лучшее место для стоянки, подумалось Острону. Обычно племя ищет какой-нибудь оазис, ну на худой конец, останавливается в серире, где среди щебня хотя бы иногда растет кустарник.

Множество ног в кожаных сапогах ступало по камням. Верблюд Сафир ехал почти в самом начале огромного отряда, и если оглянуться, она могла увидеть бесконечные головы людей, среди которых высились всадники на других верблюдах, а по краям идущей толпы -- конники, чьей задачей было внимательно осматривать окрестности на случай опасности; конники то и дело отъезжали прочь, но постоянно возвращались, один за другим.

Острон как раз смотрел в небо и заметил, как в небе летит крупная птица: сова Сунгая, узнал он. Циккаба распахнула крылья и спикировала в начало отряда. Острон, заинтересовавшись, ускорил шаг и выбрался вперед, и увидел, как Сунгай о чем-то негромко докладывает Халику. Он добрался до них уже позже, спросил кучерявого джейфара:

-- Что там?

-- Мы почти у цели, -- отозвался тот. -- Хамсин сказала, они вон за той скалой.

Действительно, когда первые люди обогнули скалу, о которой говорил Сунгай, они обнаружили стоянку: несколько широких шатров, поставленных явно не вчера, не без труда вырытый в расщелине колодец, вокруг которого стояли ведра.

И, конечно, самих кочевников.

Чумазые детишки с воплями побежали к шатрам, первыми обнаружив пришлых чужаков; отовсюду начали появляться люди, с любопытством смотрели на пришедших, переговаривались между собой.

Халик вышел вперед, сделав остальным знак.

-- Мир вам, -- зычно пробасил он, оглянул столпившихся нари. -- Кто ваши старейшины?

-- Старейшина Хамал в шатре, -- ответила какая-то женщина в ярком платье. -- Он главный. А кто ты, чужак?

-- Халик мне имя. Не время для церемоний, отведите меня к вашему Хамалу, -- сердито сказал ей слуга Мубаррада.

Люди забормотали, переглядываясь, но потом расступились, и та самая женщина пошла вглубь лагеря. Халик решительно направился следом; Сунгай присоединился к нему, и Острон, оказавшийся рядом, подумал, что может, они не обратят на него особого внимания. Люди из племени смотрели им вслед с любопытством, качали головами: трое чужаков, конечно, и все трое такие молодые, а так властно приказывают.

Один из шатров, самый большой, в длину не меньше трех касаб, был наполовину открыт, демонстрируя внутреннее убранство посетителям. Посреди расшитых подушек сидел старик и курил длинную прямую трубку. Увидев троих незнакомцев, он поднял брови. Во имя Мубаррада, подумал Острон, кажется, во всех старейшинах всех племен нари есть что-то одинаковое. Какое-то благодушие, что ли.

-- Мир вам, чужаки, -- произнес старик, -- Мое имя -- Хамал, сын Абу Дара, и я старейшина этого маленького племени.

-- И тебе мир, -- отозвался Халик, выпрямившись во весь свой немаленький рост. -- Прости за бесцеремонность, Хамал, сын Абу Дара, но позволь сначала спросить тебя: отчего твое племя стоит здесь лагерем?

-- Одна из наших женщин позавчера разрешилась от бремени, -- добродушно пояснил Хамал, хотя на его круглом лице было удивление, -- и мы ожидаем, когда она оправится.

-- Приходили ли к вам гонцы-джейфары, сообщали об угрозе нападения одержимых?

-- Да, приходили, -- улыбнулся старик. Халик нахмурился.

-- Когда вы сниметесь с места и пойдете на север?

-- Прошу прощения, чужак, но мы не пойдем на север, -- по-прежнему с улыбкой отвечал старейшина, -- в это время года мы всегда стоим лагерем в оазисе Матайя, что в пятнадцати фарсангах отсюда.

-- Вас что, не беспокоит возможность нападения? -- строго спросил Сунгай.

Хамал рассмеялся.

-- А вы действительно в это верите? Одержимые -- здесь, за стеной Эль Хайрана? Я прожил на этом свете без малого восемьдесят лет, и еще ни разу за все время одержимые не проникали в Саид! С чего бы им делать это теперь?

-- Так бы и треснул по лбу, честно, -- одними губами произнес Сунгай, обращаясь к Острону. Тем временем Халик сделал шаг вперед, оглянулся: люди племени собрались вокруг них, слушая разговор.

-- Прости, что раньше не представился, -- раскатился его бас по лагерю, -- мое имя -- Халик, и я слуга Мубаррада. Мои спутники -- Одаренные Сирхана и Мубаррада, Сунгай и Острон. Мы только неделю назад ушли из Тейшарка на юге, вместе с пятью тысячами воинов, и... -- Халик грозно свел брови, -- это все, кто выжил после падения города!

-- Тейшарк пал, -- добавил, подняв голос, Сунгай. -- Залман пока еще стоит, но мы не знаем, выстоит ли. В стене Эль Хайрана брешь! -- проорал он, оглядываясь. Люди испуганно отпрянули. -- Одержимые захватили восточную цитадель!

-- На наших глазах погибали люди от рук одержимых, -- вполголоса сказал Острон. -- Вы не поверите пяти тысячам человек, которые пришли с юга?

Старейшина Хамал поднялся, побледнев; его руки дрожали.

-- Так это правда, -- выдохнул старик. -- Во имя шестерых богов, это правда!

***

В лагере царила суматоха: люди бегали, торопливо складывая шатры и нагружая верблюдов. Уцелевшие стражи Эль Хайрана стояли в ожидании, и только конники продолжали сновать туда и обратно, неусыпно неся охрану. Острон пошел следом за Халиком, а тот отыскал Муджаледа среди конников, махнул ему рукой; командир спешился, подбежал к слуге Мубаррада.

-- Это может быть не единственное племя, -- мрачно сказал ему Халик, сложив руки на груди. -- Кто знает, сколько еще идиотов не поверило услышанному. Я признаю твою правоту, Муджалед, так что мы будем действовать по твоему плану.

-- Каков план? -- спросил Острон, заглядывая Халику в лицо.

-- Мы разделимся, -- ответил вместо него Муджалед. -- В любом случае, пять тысяч человек -- это слишком много, чтобы в таком неподготовленном состоянии перемещаться по пустыне. Один оазис не прокормит сразу всех, но если мы разделимся и будем пробираться к реке маленькими отрядами, будет гораздо проще.

-- Это первая причина, -- кивнул здоровяк, -- а вторая, с этого момента -- отыскать замешкавшихся людей и поторопить их. К весне на юге Саида никого не должно быть. Я планирую начать атаку на Тейшарк в конце зимы, но на тот случай, если отвоевать город не получится...

Острон поежился.

-- Надеюсь, ты просто перестраховываешься, -- буркнул Муджалед. -- Я передам твои слова остальным, слуга Мубаррада. На отряды какой величины нам делиться?

-- Сам-то как думаешь, -- пробормотал Халик. -- Человек по сто, не больше. Острон и Сунгай пойдут со мной. Пока что мы должны беречь их, особенно Острона -- ему еще учиться и учиться... Муджалед. Для тебя у меня будет... особое задание.

-- Да?

-- Кто-то должен вернуться на стену Эль Хайрана, -- угрюмо пояснил он. -- Ведь там еще остались воины. Отправиться в Залман и узнать, как там обстоят дела, и принести вести генералу Ан-Найсабури.

-- Сколько людей мне взять с собой?

-- Бери всех, кто пожелает, -- тяжело сказал Халик. -- Да пребудет с тобой Мубаррад.

Командир коротко кивнул и пошел прочь. Халик обернулся, посмотрел на Острона, топтавшегося рядом.

-- Пойдем, -- сказал он. -- Как только Муджалед разделит отряд, мы тронемся в путь.

-- Халик, скажи, ты будешь учить меня?

Слуга Мубаррада усмехнулся в бороду.

-- Владению мечом -- да.

-- А... Дару?

-- Как я могу тебя научить тому, чего не умею сам, дурак? Я могу лишь рассказать тебе, как это делаю я, -- отозвался Халик. -- Но боюсь, тебе это не поможет.