Год багульника. Кровавая луна (СИ)

Суровые лица хэуров осветились улыбками, они засуетились, доставая остатки скудного рысьего завтрака.

Для Сигарта началась новая жизнь. Хотя, по сути, ее было бы вернее назвать старой. Старой и правильной. Он снова был дома — на этот раз, похоже, надолго. Ясность ума постепенно возвращалась к нему. Глядя с башни, как серебрится далекое море, он неспешно размышлял. Может, оно и к лучшему, что его завернул этот отряд… И что ему делать в Рас-Сильване? Кто он такой, чтобы вмешиваться в высокие эльфийские дела?! Прав был Барет — он забыл, где его место, и от этого-то и начались все беды. Вдыхая звенящий холодный воздух, принесенный с перевала, Сигарт почти жалел, что не послушал друга: не ему, рыси из Серой цитадели, было любоваться лунной красотой Моав. Моав, что расцвела в его жизни, как весенний цветок, и так же, как и цветы, увяла с первыми же холодами. Но теперь с этим наваждением было покончено — эльфа умерла, он вернулся в Сиэлл-Ахэль, как и должно было случиться. И не было больше никакой тайны — любовь Моав оказалась всего лишь любовью.

С каждым днем Сигарт все больше склонялся к мысли, что ему не стоит больше покидать север. Скорей всего, просьба эльфы была просто очередным капризом — она ведь и раньше не отличалась здравомыслием. К тому же, он вовсе не питал иллюзий относительно собственной ценности — кому он нужен в Рас-Сильване. Конечно, он дал обещание, но ведь тогда он и подумать не мог, что сам станет убийцей маленькой эллари — глупо рассчитывать на теплый прием у лунных эльфов после того, как он убил их старшую веллару! Поразмыслив, Сигарт остался в Цитадели. Единственное, от чего он не отказался, это попытка найти свиток — возможно, в Рас-Сильване он действительно будет к месту, ну а отправить его туда можно и не покидая Сиэлл-Ахэль…

Теперь он часто виделся с Баретом. В последнее время тот стал особо приближен к князю. Это выражалось в том, что он ходил с еще более важным видом, нежели обычно, и высказывал еще больше презрения в адрес серых и рыжих рысей. Сигарт был исключением — старая дружба оказалась сильнее новой спеси. К тому же, Сигарту казалось, что росх-хэур немного жалеет его. То ли из-за смерти Моав — на вопрос товарища Сигарт коротко ответил, что она погибла в стычке с сулунгами — то ли из-за того, что ему довелось провести так много времени в ее, несомненно, вредном для рыси обществе. Тем не менее, Барет не мог не удивляться тому, сколь знатная любовница выпала его непутевому товарищу… С тех пор, как Сигарт вернулся, он частенько наведывался в его барак, чем вызывал нескрываемую зависть к нему остальных воинов. Еще бы — сам Барет Темная Ночка, высокий маг, жалует его своим обществом! Но Сигарт был слишком далек от того, чтобы зазнаваться; они подолгу разговаривали с Баретом — благодаря последнему, Сигарт был лучше других осведомлен обо всем, что происходило в Цитадели. Несколько раз он попытался ненавязчиво выведать хотя бы что-то о спрятанном свитке, но Барет ничего не знал или же делал вид, что не знал. Вместо этого он потчевал товарища всевозможными новостями — иногда до него даже доходили слухи о жизни самого Гастара: так, в один прекрасный день Сигарт узнал о том, чем закончился поход князя к озеру Мертвых. Барет как раз расписывал прелести жизни с соединенной душой, когда разговор коснулся этой темы:

— Вот взять, например, Гастара — думаешь, чего он ходит злой, как свора голодных сулунгов? Не дай мне моего авлахара, я бы тоже психовал!

— Ты это о чем? — удивился Сигарт. — Он ведь вроде ходил к Озеру — твои ж слова!

— А, я забыл — ты ж, как обычно, ничего не знаешь! Да ходить-то он ходил, вот только, что он там увидел, непонятно. Говорят, когда он вышел с острова Душ, его аж трясло от злости — пару росх-хэуров до сих пор со шрамами на рожах ходят: видать, под горячую руку попались.

— Так, а что же там случилось? Вроде ж все ясно — пришел, увидел, пошел дальше…

— Говорю ж тебе, не знаю! Может, увидел не того, кого надо, а может, вообще ничего не увидел — бывает и такое. Короче, души ему до сих пор не хватает.

Сигарт задумался.

— Ну надо же, — протянул он, — новый Хэур-Тал и вдруг даже не фринн…

— Вот и я о том же, — мрачно проронил Барет. — Даже и не ясно, как он теперь-то будет с Моррогом силами меряться… Может, думает еще успеть с авлахией до Кровавой луны? В общем, по сравнению с Гастаром тебе еще повезло!

— Да уж, повезло — так повезло, — вздохнул Сигарт.

Барет грубо потрепал его по плечу.

— Да ладно тебе! Ты что, все грустишь по своей блондинке? Брось ты это гиблое дело — я тебе говорю! И так было ясно, что она долго не протянет — чахлая, что птенец-выпадыш!

Сигарт сбросил его руку и резко отвернулся. Барет махнул рукой.

— Эээ, да что уж там говорить!.. Все равно, что ни делается, все к лучшему — вот, что я думаю!

Он сделал задумчивое лицо, затем оживился.

— А тебе киснуть негоже! Я на днях попробую испросить для тебя пропуск к хэурит — страшненькие, конечно, зато есть хоть за что подержаться.

Он закатился похабным хохотом. Сигарт решительным жестом накинул куртку.

— Ты прости, мне там надо поговорить на складе по поводу оружия, — сказал он, давая понять, что разговор окончен. — Сам понимаешь…

— Да уж, понимаю, понимаю, — ехидно усмехнулся Барет. — А по поводу хэурит ты, все ж таки подумай — я сообщу, если что-то выгорит.

— Я подумаю, — холодно отозвался Сигарт и вышел на улицу.

Прямо перед ним вдруг прошмыгнуло что-то серое, отдаленно похожее на хэура, только поменьше. Сигарт даже не разглядел его лица — успел лишь заметить, что ростом он намного ниже воинов из его стаи, да и худее вполовину. «Наверное, рысь-подросток, — подумал он. — Интересно послушать, о чем старшие говорят, вот и вертится у бараков, пока по шее не получит». Поднявшееся было раздражение остыло, Сигарт улыбнулся. Он ведь и сам когда-то был таким же — малым и любопытным; сколько тумаков за это получал!..

Все еще улыбаясь, он зашагал к складам, однако его хорошее настроение вскоре пропало. Не успел он пройти и двух десятков шагов, как ему довелось стать свидетелем неприятной картины. Мимо бараков размашистой поступью шагал крупный хэур, в его руке были зажаты три кожаных поводка, на конце каждого из них было по рысенку. Размером с енота, они были пушистыми и слегка несуразными. «Этим летом, наверное, родились, — подумал Сигарт. — Теперь ведут в барак для молодняка, учить будут…». Однако сами рысята, похоже, были не в восторге от такой перспективы — они мяукали, упирались толстыми лапками, тянули назад, пытаясь снять через голову душащие ошейники так, что те налазили им едва ли не на уши. «И куда таких от мамки забирать, слабенькие же еще совсем», — продолжал рассуждать Сигарт, глядя на несчастных зверьков. Сам он почти ничего не помнил из своего детства — осознанность пришла к нему лишь с умением принимать второе обличье, но вид этих рысят отозвался в душе странным ощущением почти физической боли. Наверное ж, и его когда-то вот так тащили… Все существо Сигарта наполнилось невыносимой жалостью к этим малышам — они выглядели такими напуганными! Особенно настойчиво сопротивлялся один из рысят, серый, с черными пятнышками на спине. Он злобно фырчал, взрывал лапами землю, но идти отказывался. Неожиданно для себя самого Сигарт проникся симпатией к упрямому детенышу. Тем временем ведущего его хэура это непослушание, похоже, начало раздражать. Он с силой подтянул к себе буяна и зло пнул сапогом в живот.

— Иди давай, не кобенься!

Малыш взвизгнул от боли, отлетел в сторону, насколько позволял кожаный шнурок, но снова вскочил и заартачился пуще прежнего. Наконец, ему удалось свершить задуманное — ошейник скользнул по серой шерсти и слетел. Почувствовав свободу, рысенок со всех ног кинулся наутек, точно оживший меховой шар. Сердце Сигарта радостно заколотилось — он всей душой болел за беглеца, хотя и понимал, что далеко тому не уйти. Хэур с поводками выругался, привязал оставшихся двух детенышей к перилам барака и бросился догонять непокорного. Вздохнув, Сигарт пошел дальше, провожаемый четырьмя круглыми от ужаса глазами.