Поглощенное время (СИ)

Упоминание о трех девушках навело Шванка на кой-какие забавные мысли; после заката пошел дождь, и он отправился в купеческие бани. Там-то и началось самое интересное.

Милосердным (без похмелья) нынешним ясным утром Гебхардт Шванк вывернул наизнанку свой кошелек. Так, расписка - куплена пряжа и вязальные спицы, но где они? Из рукава выпала маленькая вязаная куколка - красный шут в рогатом колпачке. Где пряжа и спицы? Подарил банщице. Ага, а вот и счет - на горячую и холодную воду, щелок, масло, красную соль, травяные отвары, трех блудниц, четыре полотенца, большой кувшин красного вина, на четыре фляжки стоялого меду, рыбу и фрукты.

Купеческие бани - роскошное заведение. Вот пришел к ним мужик, похожий на поросенка - в шапке шута, потрескавшихся деревянных башмаках и в пастушьей безрукавке, а его принимают как ... кого? Не короля, не рыцаря - словом, так, будто у него с собою не пара-тройка золотых монет, а будто бы это он сам отлит из чистого золота, и притом без единой лакуны.

Помывочные отделения облицованы мрамором, а парные - душистым деревом. Крючки для одежды бронзовые, в виде змеиных головок; ванны, столы и креслица - на бронзовых совиных и львиных лапах. Прислуживают опрятные веселые ребята в белых полотенцах вокруг бедер.

Правда, тот, кто привел блудниц, выглядел очень страшно. Шванк специально позвал троих - совсем юную, зрелых лет и увядающую. Рыжую, брюнетку и блондинку разного телосложения. Пусть три женских возраста укладываются у блудниц в семь-десять лет, если повезет, но вели-то все трое себя одинаково, деликатно и весело.

Сопровождающий сумрачно поглядел и решил, что слабосильный клиент трех блудниц при всем желании обидеть не сумеет. А, задумай он что нехорошее, три молодых женщины сами смогут оборониться.

- Ладно, девочки, - сказало страшилище, - останетесь с ним на ночь. А утром путь он вам повозку закажет.

- Хорошо, господин, - отозвалась старшая и сделала шутовской реверанс.

Сидели в парной (дамы - в простынях, Шванк - полностью одетый и в вязаной грязной шапке), пили, ели. Потом повторили то же самое. Дамы, заподозрив, что клиент - импотент, перестали стесняться, разделись полностью и попрыгали в горячий глубокий бассейн с резными морскими коньками на мраморных плитках, начали брызгаться - сначала друг в друга, а потом, разбушевавшись, и в клиента. Самая дородная предложила сделать ему сидячую ледяную ванну, для укрепления фалла.

Шванк, когда его оставили одного, расплакался. Так он сидел, ревел, сморкался, а мокрые блудницы гладили его по головке, сочувствовали. Что-то он им рассказывал, а они слушали. Еще плачущего, легко и с облегчением, его увели в бассейн и о чем-то возбужденно застрекотали.

- Давай, я буду звать тебя Пятачок? - спросила рыжая.

- Ты мне нравишься, - добавила самая юная.

- Спасибо, - сквозь слезы пробормотал Шванк.

- Смотри-ка ты, он все еще одет! - заявила блондинка, и эти три фурии кинулись раздевать клиента. Когда увидели, кто он, присмирели и засмущались. Тогда Гебхардт Шванк громогласно объявил, что его кастрировали чуть ли не младенцем и что сегодня в первый раз в жизни видит совершенно голых женщин - если не считать полураздетых актрис, но это в юности, ничего любопытного. А вот нынешние спутницы ему, Шванку, очень нравятся. Тут блудницы расхохотались, расцеловали шута в обе щечки, облили остатками красного вина и окунули в бассейн с головой.

Чуть позже самая юная отпросилась к банщикам и вернулась уже под утро, распаренная, усталая и довольная. Пятачок-Шванк так о чем-то и беседовал с оставшимися матронами, пел им, а они то оттирали его, то массировали - да похваливали, какая у него спинка - мягкая, белая да гладкая. Матрона постарше выстирала и высушила в каморке с сухим жаром его почти прозрачную мягкую рубаху.

Утром она сказала:

- Нам пора. Пятачок, а пойдем с нами на базар? Так надо.

- Рано же еще.

- Нет, нужные торговцы работают круглые сутки.

В рассветном тумане блудницы как-то нашли нужную палатку, и Шванк сделал им подарки - бритвы и щипчики, костяные заколки-гребни и красный кружевной платочек; кому что досталось, он уже забыл. Потом нанял возок и спрыгнул возле храма, а его дамы покатили дальше.

Странно, но до самого вечера он сидел в библиотеке и что-то писал, но потом разорвал все - лист за листом - и унес в огненную яму. Никого в библиотеке не было, даже Эомера. Весь день.

***

Тут солнечный луч ушел с постели, и Шванк окончательно решил просыпаться и идти точить нож. За дверью кто-то переговаривался нарочито громко, топтались прислужницы.

- Хлоя, Федра, да заходите вы! Я не голый.

Девушки, беляночка и чернушка, вошли. Шванк подарил им по мелкой серебряной монетке и спросил:

- Я буянил?

- Нет, господин мой, - отвечала беляночка Хлоя, - Привратница сказала, что Вы любезно поздоровались и сразу ушли в библиотеку.

- А здесь?

- Нет, - ответила Федра, - Вы мило извинились и сразу легли спать.

- Я блевал?

- Нет, нет, что Вы, господин! - рассмеялась Хлоя, - Вам принести завтрак или воды с лимоном?

- Нет, не надо. Но спасибо.

Девушки гуськом удалились и рассмеялись уже в коридоре. Гебхардт Шванк блаженно потянулся и решил, что отдыхал он вполне безобидно и никакого вреда никому не причинил.

А сейчас он надел новую голубую рубаху, новые штаны, одну из двух оставшихся пар носков (остальные безнадежно протерлись) и отправился в кузницу точить свой новый нож.

Там его по традиции заставили вертеть ручку точильного колеса.

Нож получился хорош - не перерубал, конечно же, волосок на лету, но превосходно резал пергамент и глубоко вонзался в дерево.

***

После вчерашнего Шванку было стыдно даже входить в библиотеку. Поэтому сначала он решил обойти двор по периметру. Возвращаясь через полчаса к надгробию еще вполне живого и деятельно, но крайне нелюдимого мастера Махона, он вдруг понял: а ведь рабы перестали его травить! Какой-то глистообразный мужичок поравнялся с ним, взглянул уважительно, да так и шмыгнул вперед... Удивительно - ведь и их привычной игрушки, мастера Пикси, нет на месте...

Когда наш трувер возвратился все-таки в библиотеку, он понял, что произошло. Сейчас на месте был и Эомер, и его школяры. И вчера ночью старик в здании Картотеки был, но не там, где обычно.

Здание Картотеки изначально построено в виде креста: Зал Реликвий слева, Библиотека справа; из нее в Скрипторий, что расположен спереди, ведет косая галерея. А сзади - длинный зал, где занимаются школяры. В центре - четырехугольный зал без окон, где и расположена святая святых - сама Картотека. У нее есть еще один этаж, подвальный, где на случай пожара хранятся оригиналы всех документов и некоторые самые ценные копии. Туда-то и спускался каждый вечер Эомер, опираясь на свою табуретку. Казарма рабов больше не принимала его - то ли норов у старика вконец испортился, то ли рабы не могли простить ему поездки в лечебницу в паланкине, на себе подобных. Или просто рабам нужен козел отпущения, желательно каждый раз новый. Рабы забывчивы и обидчивы при этом.

Косичка шута показалась какой-то слишком тяжелой, мешающей. Он взял ее в горсть и сорвал новый жесткий бантик. Посмотрел - ленточка была красной. Шванк привязал ее к дверной ручке и вошел в библиотеку.

Поздоровавшись по-германски со старым знакомым Шванком, беленький милый Хельмут сказал:

- Я подобрал вчера Ваш листок. Он на Вашем столике.

- Спасибо, дружок, - тревожно ответил шут и метнул беспокойный взгляд на Эомера.

Тот не читал, а мечтательно поглядывал в окно и слегка улыбался. Услышав шаги, он обернулся и внимательно оглядел новое лицо трувера - наверное, его впечатлили кровоподтеки. Старик таинственно улыбнулся - он, казалось, впервые по-настоящему увидел того, кто так ему не нравился. Так вот он какой, Эомер: раздраженные синие глаза, а низ лица совершенно деформирован старостью, создан из сплошных складок, покрытых короткою серебристой щетинкой - старик бреется раз-два в неделю, чтобы не ходить с вечно изрезанным лицом... Старый раб потянул фаллообразным носищем и гнусно захихикал: