Ожидание

Вот и сегодня, она наслушалась разных сплетен и слухов в очереди за молоком, и ей не спится. Не сегодня-завтра, обещают беспорядки и в их городе. Говорят, что толпы моло-дых людей собираются пройтись по тем районам, где живут в основном русские семьи. По ходу, они заглянут в детские сады, куда водят детей всё те же русские…

Почему только русские? В их детском саду много детей других национальностей, но го-ворят, этот район пострадает первым! Почему? Что им сделали дети, и те воспитатели, ко-торые одинаково воспитывают всех детей? И почему объектом для вымещения своей не-нависти и ничем не оправданной злобы выбраны обычные люди, простые труженики, мужчины и женщины, и их дети?

Ника взглянула на сына, на его безмятежное личико, улыбающееся во сне, и слёзы от-чаяния выступили на её глазах. Во дворе опять залаяла собака, и сердце Ники забилось в груди так часто, что нечем стало дышать. Выключив свет, она рванулась к окну, и, отодви-нув слегка в сторону штору, выглянула на улицу. У калитки никого не было.

Ника прислонилась к стене, прижала руки к груди, словно пытаясь унять тот дикий пе-рестук сердца, который отдавал шумом в её висках.

— Неужели я буду каждый вечер, каждую ночь, вот так умирать от страха за жизнь сво-их детей, за собственную жизнь? — думала Ника. — В чём могла провиниться она, её муж, её дети, живя на этой земле, отдавая этой земле свою силу, знания и любовь.

Не так давно Ника, вместе с детьми и Анатолием ездили в Керкен к тёте Фане.

Отчего ей вдруг захотелось побывать в музее, который расположился прямо в Центре се-ла? Что двигало её чувствами, когда она ходила по полутемным залам музея, вглядываясь с трепетом в огромные глиняные кувшины, похожие на амфоры древней Греции. Судя по надписям на табличках, эти кувшины найдены в древнейших курганах Керкена. Бронзо-вые украшения, лошадиная сбруя, полусгнивший топорик, похожий на современный — всё это отчего- то вызывает восторг и странное чувство умиления. Может это происходит пото-му, что Ника чувствует, как она любит эту древнюю землю, как гордится её историей, вос-ходящей к 6-му веку. Именно тогда упоминается в древних трактатах о Керкене, неболь-шом сторожевом поселении расположившимся в прекрасной долине горного Ручья, на од-ном из " стратегически важном отрезке Великого — Шелкового пути".Так что же означает название этого древнего поселения?

В музее ей сказали, что Керкен — это Центр! Может быть! Прошло столько веков, и немуд-рено затеряться в истории истинному названию села. Но Нике всё равно слышится в этом названии, крик какой- то ночной птицы, или имя девушки, навсегда нашедшей приют среди древних развалин могил.

А как интересна история русских и украинских переселенцев, впервые появившихся в южных землях Казахстана в середине девятнадцатого века. В начале 60-х годов прош-лого века, ровно сто лет тому назад до рождения Ники, сюда в Керкен прибыл первый обоз с русскими поселенцами. Великий указ императрицы о воссоединении России и Ка-захстана вступал в силу!

Ника с интересом вглядывалась в муляжи крестьянок в старинных одеждах, в интерьер

избы с русской печью, неизменной люлькой-качалкой посреди хаты, в которой лежал му-ляж младенца, и Нике становилось почему- то до слёз жаль этих людей, вернее тех, кто когда-то, покинув насиженные родные места, ехал в неизвестность. Это был строгий указ императрицы, или добровольное решение простого крестьянина? Об этом знают теперь лишь документы, которые хранятся в архивах музеев. А нам остается лишь поражаться мужеству тех людей, которых не пугали трудности и опасная дорога, далекое расстояние и оторванность от родных мест! Разве с легким сердцем они покидали родной край, ос-тавляя навсегда многочисленную родню, престарелых отцов и матерей, которых едва ли они могли больше увидеть. А сколько переселенцев умерло в дороге, так и не увидев дол-гожданной земли Керкена. Зато, какое поколение красивых и умных людей народилось на этой земле, начиная отсчет от первых поселенцев? Скольким поколениям людей зем-ля Керкена стала настоящей и истинной Родиной!

— Керкен и моя Родина! Эту Землю я люблю всеми клеточками своей души и тела, и которую я не променяла бы ни на какие богатства. Только здесь, моя душа поёт от счастья, и только здесь, она возвращается к жизни…

ГЛАВА 15.

Вот уже прошел год, как она вышла из декретного отпуска. За несколько лет многое изменилось в отделении. Перенесли перевязочную поближе к ординаторской, сократили некоторое количество койка — мест, а, следовательно, стало меньше больных. Настелили в коридоре новый линолеум, приобрели очень дорогой лазерный аппарат для оперирова-ния глазных больных, уволили некоторых медсестёр…

Но все эти нововведения были не так страшны по сравнению с тем, что стало твориться в самом отделении. Кажется, все забыли о своих делах и занялись одной политикой. В Москве произошёл переворот, палили из пушек по дому Правительства, и все с жаром обсуждали это событие, которое транслировалось на всю страну по телевизору.

Это было что-то странное, страшное и непонятное! Казалось, что дым пожарища столи-цы доносился и сюда, в этот спокойный уютный город на самом юге Казахстана. Черный дым, что стелется по земле, глухие выстрелы орудий, пронзительные крики бегущих по дороге людей, жалобные стоны тех кто пострадал в уличных боях, и яркие пятна крови на экране телевизора — всё это вызывало не только чувство жалости к погибшим и ране-ным в те дни на площади, но и рождало чувство тревоги и страха, которое теперь уже прочно и надежно поселилось почти в каждом сердце обычного человека, и которое было уже так осязаемо, при виде того, как рушится "незыблемое, вечное и понятное на все ве-ка и столетия…"

Орынтай, шустрая бойкая молодая женщина лет тридцати с небольшим, интеллигент-ная на вид, в очках, чем-то напоминающая учительницу начальных классов, но в тоже время подтверждающая слова очень модной песенки "все мы бабы, стервы", как всегда ворвалась с шумом в перевязочную, и с разбегу обняла Нику, которая сидела за столом, и готовила перевязочный материал для операционной.

— Ох, напугала! — засмеялась Ника, с трудом удерживаясь на шатком винтовом стуль-чике, и прикрывая ладонью небольшую кучку белоснежных марлевых треугольников.

— А я к тебе! Надоели мне все эти коридорные разговоры, кто лучше, а кто хуже! Орынтай порывисто прижалась щекой к щеке Ники и замерла.

— Что, всё так серьёзно? — засмеялась Ника, старательно складывая марлевые салфетки в одну большую стопу. Кивнув на лежащие рядом марлевые прямоугольники, предложила:

— Садись! Поработаешь и успокоишься!

Но Орынтай, с размаху плюхнулась на кушетку, и вытянувшись на ней во весь рост, за-мерла.

Орынтайка! Веселая, неунывающая, пробивная! Ника порой даже завидовала её энер-гии и умению жить, а может и выживать в этой жизни. Сама Орынтай училась на вечер-нем отделении медицинского училища, работала санитаркой, но скоро должна была полу-чить диплом медсестры. Учиться в таких годах ей пришлось не от хорошей жизни. Траги-

чески погиб муж, прекрасный человек, добрый любящий отец, оставив её с двумя детьми подростками. Мальчику было уже четырнадцать лет, девочке десять. Ника видела их. Она тогда поразилась, какие умные, понятливые, воспитанные и доброжелательные были у Орынтай её дети.

— Я же по образованию учитель, да и росла сама в детдоме, поэтому знаю, что кричать и приказывать детям бесполезно, они будут делать всё наоборот! — смеялась Орынтай. — Поэ-тому с детьми, мы с мужем вели себя как друзья. Детдомовская закваска!

Ника удивлялась, что при многочисленных родственниках, Орынтай воспитывалась в детдоме, но та, пожав плечами, и опять весело смеясь, отвечала:

— А я не жалею! Встречаясь с родственниками, не таю на них обиды. У каждого своя жизнь, и свои проблемы. Наоборот, из всех родственников, я более жизнестойкая…