Ожидание

Три дня они провели у тёти Фани в Керкене. Тётя, постаревшая, похудевшая, но всё та-кая же весёлая и неунывающая, долго выговаривала Нике о том, что стариков забывать нельзя, что это непростительно и грешно. Ника молча соглашалась, таская ведра с водой на грядки перца, обвешанного огромными ярко-красными плодами, похожими издали на фонарики. Гера тоже помогала, поливая растения маленьким ведерком, но через полчаса прибежали подружки, и Гера, получив разрешение погулять, с шумом отбросила ведёрко, и, гикая, словно мальчишка, умчалась за калитку, где её уже ждали… Ника повернулась в постели, и кровать натужно заскрипела. Она вновь подбила подушку и, подложив её удобнее под голову, наконец, затихла. Кажется, сегодня она так и не заснёт. Воспоминания не дают ей покоя. Память упрямо ворачивается в Керкен, и всё пытается выявить новые детали, слова, взгляды…

Ах, эта память! Всё старается вспомнить что-то, всё тревожит душу, и не дает жить спо-койно. Если бы только знать, что эта встреча произойдет там, в Яру, она никогда, никог-да бы не ступила в Яр ногой, никогда не стала бы искушать судьбу, хотя…

Ника повернулась, легла на подушку, подложив под щеку ладонь.

— А может всё с точностью наоборот, она шла туда, потому что всё должно было про-изойти именно так, а не иначе…

Она вспомнила, как тётя Фаня долго что- то ей говорила, кажется, жаловалась на при-дирки вечно пьяного соседа, который с молодости был влюблён в тётю, а, теперь похоро-нив жену, вспомнил о былой безответной любви. Да, тётя Фаня выглядела довольно не-плохо для своих шестидесяти лет. Она и сейчас красивая женщина, без единого седого во-лоса, в длинной толстой косе до пояса. Черный волос отливает живым блеском, как и её глаза, во взгляде которых чувствуется лёгкое кокетство, как неотъемлемая часть кра-сивой женщины.

Ника устала, перетаскав на грядки с перцем порядочное количество ведёр с водой, и поэтому слушала тётю вполуха. Наступал вечер. Данил сидел рядом, и перебирал игруш-ки в своём маленьком рюкзачке. Геры не было видно. Видимо с подружками убежала иг-рать в Яр, и про всё забыла.

— Ну, негодница, она у меня получит! — сердито говорила Ника, переодеваясь в чистое платье.

— А ты своё детство вспомни! — говорила тётушка, хитро прищуриваясь. — До глубокой ночи носились по улице, чего только не вытворяли, даже ночью на кладбище бегали, а потом к нам прибегали ночевать, чтобы от матери не попало…

— Это было раньше тётя, но не теперь, когда кругом такое творится, что взрослому че-ловеку страшно становится, а что о ребенке говорить! — отвечала ей Ника, и тётя, вздохнув, соглашалась с ней.

ГЛАВА 16.

Она шла, по давно изученному пути не спеша. Сколько лет прошло, а, кажется, ничего не меняется в Яру. Та же узенькая тропинка вьётся между высоких зарослей дикой ко-нопли. Странно, почему здесь её не уничтожают так, как в городе. И кто придумал, что это растение и есть тот страшный наркотик "анаша" или всё та же марихуана. Во времена её детства об этом, навряд ли, кто знал, и ведал. Хотя отчего в те времена детвора так весело смеялась, играя в Яру, и отчего так ожесточенно они дрались, невзирая на разбитые в кровь носы, а потом мирились, и вновь играли все вместе. Но кто о том уже помнит?

Ника, захватив ладонью пушистую метёлку растения, потянула его на себя, обрывая ма- ленькие зеленые семена-лепешечки. Поднесла раскрытую ладонь к лицу, и с наслаждени-ем вдохнула в себя терпкий аромат. И сразу вспомнилось детство, горячая пыль под бо-сыми ногами, и этот терпкий запах конопли, росшей повсюду и источающей особенно сильный аромат в солнечную жаркую погоду.

— А может всё наоборот? Это само растение пахнет детством, летом и горячим солн-цем! — так думала Ника, бросая вверх маленькие хлопья семян, и подставляя лицо под не-обычный зеленый дождь.

А вот и Ручей! Как давно она не была здесь!

— Здравствуй Яр! Здравствуй Ручей! — мысленно произнесла Ника.

Она зачерпнула полные горсти воды и умыла лицо. Вода в Ручье была всё такая же хо-лодная, обжигающе — ледяная. Но Ника знает, скоро, через несколько часов, солнце про-греет землю настолько, что вода, бегущая с гор, уже будет отрадой для многих разморен- ных полуденной жарой, а пока она ещё слишком холодна…слишком…

Где-то там, на другой стороне берега послышались детские голоса. Ника прислушалась и пошла вперёд, вдоль берега, приглядываясь к руслу реки, к берегам, в чем-то изменив-шимся за то время, пока её тут не было. Сколько же времени прошло с последней поезд-ки? Почти год! Но как приятно возвращаться назад, зная, что в этом мире есть что-то не-изменно привычное, родное.

Вот сейчас за небольшим поворотом будет расти ветла, а за ней потянутся густые заросли чертополоха. Вот и ветла! Ника, с любовью вглядываясь в дерево, провела по шершавому стволу ладонью. Сколько лет прошло, а это дерево всё такое же, невысокое и тонкое, слов-но подросток. Блестящие удлиненные листочки колышутся на ветру, как-будто говорят Нике "здравствуй, а мы тебя ждали!". Ника тоже что-то шепчет в ответ, прикасаясь к ним пальцами. Повернувшись, она идёт дальше, но вдруг, что-то словно толкает её в грудь, и подавшись вперёд, Ника устремляется к чему-то взглядом, полным недоумения и внутрен-ней боли. Большая поляна через дорогу, некогда обильно цветущая розовыми колючими цветами, а затем в августе и сентябре пылящая белым облаком легкого пуха, теперь была пуста и безжизненна. Даже трава, и та не росла на поляне. Лишь песок да глина, растол-ченные в порошок, наводили уныние своим желтым пустынным цветом.

Ника, смотрела на это огромное безжизненное пространство, и ей казалось, что в её ду-ше тоже что-то умирает. Словно что-то родное отняли у ней, и теперь это "что-то" проси-ло и молило о чем-то. Душа Ники наполнилось печалью. Неужели всему в этой жизни приходит конец?

Опустившись на колени, она зачерпнула ладонями желтую пыль, теперь уже прохлад-ную от свежего вечернего воздуха, и развела пальцы в стороны. Желтая пыль устремилась вниз, но её тут-же подхватил ветерок и помчал легкое желтое облако к Ручью. Глаза Ни-ки наполнились слезами, но тут, совсем рядом раздались веселые детские голоса, и на поляну выскочила ватага девчонок и мальчишек, что-то весело кричащих друг другу.

Ника поднялась, поспешно отряхивая руки, и, обернувшись, увидела бегущую прямо на неё Геру. Растрепанные пушистые волосы темным облаком колыхались над её головой, косички, которые Ника так тщательно заплела дочери в обед, теперь расплелись, и толь-ко на одном растрепанном пучке волос ещё каким-то чудом сохранился и болтался синий грязный бант. Желтый сарафанчик, который Ника одела дочери только сегодня, уже поте-рял свои былые пышные формы и привлекательность. Один край подола провис, откры-вая большую дыру, очевидно проделанную чьими-то острыми зубами, или огромным гвоз-дём. А в целом, вид у сарафанчика был такой, словно им вытирали руки заляпанные грязью или глиной.

Ника чуть не застонала от досады, увидев в таком виде свою дочь.

— Мама, мама! Знаешь, сколько мы поймали рыбы? Целую банку! Вот смотри!

Возбужденно говорила Гера, и её голубые глаза излучали столько счастья, что Ника, при-готовившаяся было отругать свою дочь, вдруг вспомнила себя, своё детство, походы в Яр, и счастье от всех тех игр и проказ, что пришлось ей совершить в таком же возрасте. И поэто-му, склонившись над дочерью, она взяла из её грязных рук банку с водой и уставилась с улыбкой на мальков, мечущихся в мутной воде.

— Куда же ты их денешь? — спросила она Геру.

— Выпустим в аквариум! — ответила её дочь.

— Жаль, но они погибнут в неволе! Ведь они привыкли резвиться в горной речке, а ак-вариум так мал…

И увидев огорченные глаза дочери, предложила:

— Давай пустим их на свободу! Пусть плывут к своим папам и мамам!

— Давай! — захлопала в ладоши Гера, и в глазах её засветилась радость.