Шесть с половиной ударов в минуту (СИ)

- То и имею. Родившимся здесь не понять, какой стресс испытывают Спустившиеся, поднимаясь на Верхний этаж. И наоборот. Вот ты, например. Тебя уже раздражает мелодия, а я её почти не замечаю. Она часть этого крохотного мирка, что я воссоздала по образу и подобию своего дома на Нижнем этаже.

Я присмотрелась к источнику звука: во всех комнатах стояла странная металлическая вещица чуть крупнее ладони. Она-то и исторгала музыку из собственного нутра, и не ясно было, сама ли играла её по определённой схеме или просто воспроизводила то, что было сыграно ранее. Каждая такая вещица будто обладала своим голосом, и все они сливались в унисон, отчего мелодия звучала ровным хором, в котором никто ни от кого не отстаёт.

- Хотите сказать, на Нижнем этаже всегда играет музыка?

- Это не музыка, - осадила меня старушка, проводя по большому залу с книжными полками. Комната больше напоминала библиотеку и восторгала своим размером. Меня посетило ощущение, будто я наблюдала за каким-то фокусом, потому что под землёй невозможно выстроить подобное помещение. Если только эта одинокая Спустившаяся не являлась почти всемогущей колдуньей, а на этот счёт ничего конкретного сказать нельзя: уж больно непонятной была эта женщина с двуцветными глазами.

- Это преломление пространства, - Юдаиф смерила меня снисходительным взглядом. – Тебе известно, что такое преломление света? Наверняка много раз наблюдала за этим явлением. На Нижнем этаже также есть преломление пространства. Не понятно?

Я неловко пожала плечами. Насколько высока вероятность, что мне просто дурили голову? Вдруг в арсенале этой загадочной госпожи есть образ патологической врушки. С неё станется…

- Пространство искажается, но простым глазом этого не увидеть. Зато можно услышать это смещение, - со вздохом сказала старуха. – Вот эти звуки и есть так называемая «музыка», причём в разных местах она звучит по-разному. Где-то она больше напоминает струнный оркестр и звучит с вызовом, а где-то – на птичье чириканье, и к нему надобно прислушиваться. На нашем этаже крайне мало мест, где искажения пространства нет вообще. Все Спустившиеся привыкают к этому явлению с рождения и уже не могут выносить абсолютную тишину.

Тигоол не говорила мне об этом. И хотя она не обязана, я бы с удовольствием послушала, в каких условиях живут Спустившиеся. От людей этого не узнать, ведь по их представлениям внизу – пекло, жар, пыточные инструменты для провинившихся человеческих душ, беспросветная тьма и толпа озлобленных демонов с пеной у рта. А у них там… музыка играет прямо в воздухе.

При этих абсурдных мыслях я не удержалась от смешка и была награждена испепеляющим взглядом.

- Я тебя не обманываю, глупое юное создание!

Она надавила мне на плечи, и я, не ожидавшая, что хрупкая на вид старушка окажется такой сильной, рухнула на кровать. И в этой комнате тоже играла музыка, вызывая ощущение фальшивости происходящего. Меня будто выкинули за пределы реальности. Может, я всё-таки умерла от голода тогда, в дороге, а нынешнее – моё наказание за грехи? Или умирала прямо сейчас, лёжа на холодной жёсткой земле, а окружавшие образы – лишь бред воспалённого сознания? Скорее всего, так и было. И самое ужасное заключалось в том, что, даже если это правда, я ничего не могла поделать с этим.

Юдаиф оставила меня, а с ней утекла вся моя тяга выглядеть живой. Любопытство, забитая до полусмерти зверушка, отмерло окончательно. Вместе с ним утекли силы и желание обдумывать всё: себя, окружающий мир, слова хозяйки, прошлое и будущее. Я позволила векам скрыть от меня окружавшую действительность, а пустоте внешней – сравняться с пустотой душевной. Но Забвение упрямо упёрло руки в бока и не навещало меня, будто я в чём-то провинилась перед ним. Я честно пыталась заснуть, ворочаясь около получаса. Ну, может, минут двадцать, если без преувеличений. Но это грёбаное пиликанье выводило из себя, вынудив в итоге швырнуть музыкальную вещицу в стену. Механизм раскололся на куски, и мелодия задохнулась, уступая место блаженной тишине. В соседних комнатах она всё ещё жила, но я не была маньяком, убивающим маленькие исторгающие музыку предметы, а потому позволила им пиликать дальше. Главное, что моя нынешняя комната сохраняла беззвучие.

Определённо, я уже умерла. Слишком невероятным было всё то, что происходило вокруг. Раненая нога напомнила о себе ноющей болью, и это было настолько реальное чувство, что я снова вернулась ко второй версии: нет, пожалуй, мертвецы не испытывают столь досадные неудобства. Значит, пока жива.

Я закуталась в узорчатое покрывало и провалилась в небытие, простившее мои прегрешения перед ним. Тревожное и болезненное, оно было лишено снов и напоминало чёрную дыру. Я будто растеклась в пространстве и перестала существовать, но одновременно с этим было много меня. Все эти части обладали меньшим разумом, а потому передавать воспоминания и знания между ними являлось трудоёмким занятием. И в какой-то момент связь со всеми частями разорвалась, и я будто разлетелась на миллионы раздробленных кусочков, острых, как иглы, и крохотных, как пылинки. Кто-то посторонний, бродивший всё это время рядом, незамедлительно принялся собирать эти частицы, соединять их, пытаясь вновь сотворить меня. У него даже стало получаться, но он был слишком нетерпеливым и обозлённым, а потому я каждый раз разлеталась в стороны, точно пух, уносимый игривым ветром. Тогда неизвестный дёрнул – не знаю, чем, ведь конечностей в окружавшем нас Ничто у него не было – изо всех сил, и меня будто потянуло куда-то наверх, к свету и осознанной мысли.

Я очнулась от пронзительной боли, разрывавшей моё тело на отдельные сегменты. На грудь с силой надавливали, и сжатые лёгкие отказывались работать. Меня впечатало в кровать, будто на мне восседал посторонний. Убийца, жаждавший задушить жертву во сне. Я не понимала, где нахожусь, но осознание опасности пришло мгновенно. Панически задёргались ноги, руки взмыли в воздух, пытаясь отогнать опасность. А потом поняла, что ничего этого не было, и я так и лежала неподвижно, точно мертвец с окоченевшими конечностями. Как парализованный больной на койке для людей с поведением овощей. Это господин Сельдерей, который едва шевелит пальцами и весь день пялится в потолок. А это госпожа Кукуруза. У неё иногда течёт слюна изо рта, но вы не сердитесь на неё за это, ведь она не может поднять руку и утереть их сама.

Задыхаясь, я как будто наблюдала картину со стороны: осознававшая свой страх девочка, прикованная к ложу, а над ней – тёмное пятно, тянувшееся к её сердцу. Отвратительное зрелище! Я рванула вперёд и, к собственному изумлению, преграда вдруг исчезла, будто убийца за секунду до этого отпрыгнул в сторону. Я свалилась с кровати на ковёр, утягивая вниз покрывало. Разве пол в этом доме не представлял собой голые доски? А укрывавшее меня одеяло не было сплетено из узоров?

Волосы разметались по лицу, слепя, но мне не нужно было видеть, чтобы знать: опасность не ушла. Неизвестный всё ещё был в комнате, он всё ещё находился рядом со мной и готовился к следующей атаке. От него исходил ощутимый кожей жар, а буравящий мою сущность взгляд причинял почти физическую боль. Я до треска суставов сжала кулаки и попыталась определить в темноте, в какой он стороне. Сожгу его бестелесную сущность дотла, чтобы неповадно было лезть к такой сумасшедшей, как я.

Меня грубо толкнули в бок, и я откатилась в сторону. Чудовище было одновременно повсюду, и его не было нигде. Сам воздух пытался задушить меня, а моё единственное оружие, дарованное природой, отказалось действовать. Я очутилась в заранее проигрышной позиции, а потому решила ретироваться. В этот момент меня подкинуло в воздух, и я перекувыркнулась через голову и распласталась на полу. Где этот проклятый выход?! Паника отплясывала в душе ритуальные танцы, ударяя в самые разные точки. Глаза были плохими соратниками, но на помощь пришёл неожиданный союзник: в соседней комнате играла музыка, и я решила двигаться в её сторону. Меня подгоняла свирепость неприятеля, но… не ошибка ли это? Мне показалось, я почувствовала страх, но не свой. Мой страх имел кисловатый привкус, превращал кончики пальцев в ледышки и играл на позвоночнике, будто на инструменте. А этот страх был вязким и горьким, коричнево-бурым и имел запах застоявшегося блюда. Давнего-предавнего. Совершенно определённо, он не был моим. Тогда он принадлежал ночному посетителю? Чего тот боялся? Или кого? Не меня же, в самом деле…