Жемчужница (СИ)

Тики с Маной обеспокоенно переглянулись, и Микк виновато вздохнул, осторожно поглаживая ее по руке, зудящей от пересыхания и отзывающейся на каждое прикосновение, и на секунду прикрывая глаза.

— Понимаешь, Алана… — вздохнул он. — У нас просто нет такого количества пресной воды сейчас, а границу Империи мы пересечем только через несколько суток. Это обязательно делать раз в день, да? — лицо его стало сосредоточенным, когда он метнул в Ману задумчивый взгляд. — Тут нужно пораскинуть мозгами… Как избавить морскую воду от соли.

Алана сжалась, ощущая себя ужаснейшей обузой, огромнейшей занозой, неподъёмным камнем на их пути, и попыталась не выдёргивать руку из ласковых пальцев Тики, хотя кожу жгло, и ей вновь начинало казаться, как она стягивается, скукоживается, иссыхает подобно рыбьей чешуе.

…а Шан и Роц специально до такого состояния довели — чтобы насладиться беспомощностью слабой русалки.

Воспоминания заставили крупно вздрогнуть и крепко зажмуриться в надежде прогнать то, о чём думать совершенно не хотелось, и тёплые пальцы Тики сжали её ладонь сильнее, отчего Алана вскрикнула, проклиная всё на свете и себя в первую очередь за эту мантову немощность и бессилие.

Мужчина испуганно отдернул руку, виновато закусив губу, и взволнованно взглянул на её, кажется, покрывающуюся белым налётом кожу.

Мана встревоженно выдохнул с присвистом, явно придумывая в голове десятки возможных планов по очищению морской воды, но девушка лишь скривила губы в ироничной усмешке.

— Не волнуйтесь, — просипела она, вновь превращаясь в обездвиженную статую, какие иногда притаскивала с собой Ювния и которые с азартом в глазах прятал в своих комнатах Гилв, воображая себя искателем приключений.

Странное дело, о семье вспоминать стало намного легче. Словно она наконец смогла похоронить их. Отпустить. Отдать океану и развеять пеной по волнам.

Вода в аквариуме (свежая, и почему Алана не заметила, как её поменяли?) забурлила и потянулась за бортики, перевалилась на пол огромной неповоротливой массой, которой придать форму не хватало фантазии (одна из основных проблем девушки, из-за чего она и пользовалась своей магией так редко), растянулась до потолка несколькими прозрачными голубоватыми колоннами, оставив на дне стеклянного ящика чистые кристаллики соли.

Тики широко распахнул глаза, как будто увидел какое-то великое волшебство, и как будто даже рот восхищенно приоткрыл, что очень льстило на самом деле.

— Ничего себе… выдохнул он, слегка отойдя, когда вода уже зависла над кроватью, и девушка бросила на свей лекарей вопросительный взгляд. — Ты так умела!..

Мана тоже смотрел с восхищением — и с какой-то очень нежной улыбкой. На них обоих. И от этого Алана еще сильнее зарделась.

— У меня было время, чтобы заняться этим… — произнесла она — довольно обтекаемо, на самом деле, потому что верховные жрицы вообще-то совершенствовали свое мастерство с самого детства, а ей было, на минутку, больше четырехсот лет. — Ну так что, эта вода — пресная. Ей же можно облиться, да?

Мана, явно уловив в ее голове нетерпение, поспешно кивнул, не стирая с лица все той же улыбки, и засуетился.

— Ох, да!.. Разумеется!.. Подожди минутку, хорошо? Нужно же все-таки снять повязки, а потом еще раз обработать раны! — он поспешил достать некий предмет (Элайза называла этот предмет ножницами, когда показывала маленькой Алане свои покои и та полезла в ее стол с украшениями) и неловко кашлянул. — Тики, разверни, пожалуйста, покрывало…

Мужчина неловко облизнулся, словно не желал беспокоить её, словно не хотел смотреть на её, и девушка была с ним полностью согласна — зачем смотреть на такие уродливые, обезображенные ноги?

Алана вздохнула, прикрыв веки и попытавшись расслабиться, и Тики аккуратно погладил её по колену, будто успокаивая, после чего осторожно принялся распутывать тот кокон, в который она закутала себя в порыве паники и страха — ей снились кровь и плавники, заброшенный склад и лесные духи, стремительное течение реки и рыбья чешуя, золотящаяся на солнце. Мужчина мягко поднял покрывало до бёдер, открывая бледные перебинтованные ноги, покрывающиеся солёной белой коркой, словно какой-то болезнью, и Мана обеспокоенно закопошился, норовя прикоснуться к сухой, болезненной, покрытой этими растущими язвами коже, но тут же одёргивая руку.

— Это… — начал он обескураженно, явно не зная, как реагировать на это, а Тики резво выхватил у парня из ладоней ножницы и одним быстрым движением разрезал повязки.

Алана облегчённо вздохнула, тут же бросая массу воды на свои измученные ноги и слыша, как Мана возмущённо и протестующе воскликнул, и длинно выдохнула, ощущая, как кожа насыщается влагой, как приятно холод окутывает тело и как дышать сразу же становится легче.

— Всё равно все мази бы смылись, — в своё оправдание буркнула девушка, так и не раскрывая век и полностью отдаваясь в ласковые руки Микка.

Тики был осторожен и мягок, он начал обрабатывать ее увечья тотчас же, едва только вода впиталась и белый налет исчез. И Алана, боясь признаться себе в очевидном, млела под его касаниями, всячески стараясь не замечать взглядов Маны. Она была уверена, что друг не расскажет мужчине ничего без ее ведома, но позже все равно решила попросить его не делать этого.

Такая возможность представилась, когда Микк закончил обрабатывать и перевязывать ее ноги (иногда он по случайности задевал кожу девушки кончиками пальцев — легко и совсем не больно — и по ее телу проносилась стыдная, но от этого не менее приятная истома, уже не имеющая, спасибо отварам Маны, ничего общего с болью). Он попросил Алану перевернуться на живот и помог это сделать, с чем, легко скользнув по повязке кончиками пальцев и срезав марлю, передал дело младшему Уолкеру.

— Я пойду принесу поесть, — Тики погладил ее по волосам и, чуть улыбнувшись (Алана заметила маленькую ямочку у него на правой щеке и — едва заметный на смуглой коже румянец), вышел из каюты.

Девушка выдохнула, чувствуя себя и хорошо, и плохо одновременно — потому что Тики был очень нежен с ней — и, кажется, покраснел под конец — и потому, что он… почти не смотрел на нее, хотя и скользил так ласково пальцами по коже.

Мана подсел ближе, начиная протирать ей спину, и некоторое время — совсем недолго — молчал. Алана тоже молчала, впрочем, кусая щеку изнутри и бездумно пялясь на дверь, но в итоге… решилась.

— Мана… — тихо позвала она и, стоило другу только замереть, попросила: — Не говори Тики, ладно?.. Про ноги. Пожалуйста…

Парень издал полный удивления возглас, явно не понимая смысла этой просьбы, потому что, наверное, для него всё было ясно и понятно, для него между ними — между изуродованной русалкой и прекрасным мужчиной — было что-то, наверное, необыкновенное, но для Аланы… для Аланы ничего между ними не было.

Точнее — не должно было ничего быть.

Потому что после того, как она встретит Адама, как поможет ему или откажет (хотя в последнее теперь верилось с большим трудом: это же потомок Элайзы, у него просто не могло быть прогнившей души!), ей придётся вернуться в океан и стать женой Линка (вряд ли отец после такой выходки отдаст её кому-нибудь другому), потому что лишь только в ледяных крепостях девушка не будет обузой, не будет занозой — там ей суждено превратиться в добровольную пленницу, потому что без плавников далеко не уплывёшь.

А сейчас вдруг появился сияющий Тики, и Алану тянуло к нему, непреодолимо тянуло словно верёвками, и ничего нельзя было с этим сделать. Нельзя было воспротивиться, нельзя было отказаться и отвернуться — потому что больше никто не прикасался к ней с таким трепетом. Никто не смотрел на неё с таким восхищением.

Линали называла это влюблённостью.

Алана же не решалась назвать свою симпатию даже влечением, потому что иначе возвращение в море будет мукой, а не долгожданным спасением.

Может быть, именно поэтому она и позволяла Тики касаться себя — раз тот всё равно ничего не знает, не понимает, что так могут русалок касаться лишь мужья, то пусть ему это будет неизвестно и дальше.