Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)

И слова Эрика о наказании приняли иной, ужасающий смысл.

Она ведь… ее ведь… И, небось, при всех. Соплеменники смотрели, как тяжелый, темный кнут касается кожи, разрывая. Свист его пригрезился мне, отчего передернуло от отвращения.

И разве есть преступление, за которое нужно терпеть такие муки? Разве это справедливо?

Линда обернулась, стегнула меня взглядом, будто крапивой. Я не была ей симпатична, как и Элен, но если раньше она скрывала эмоции под веером ресниц, то сегодня прятаться не хотела.

Приветливые слова застыли у меня в горле. Что мне ей сказать? Если ее наказали из-за Эрика, то я, должно быть, кажусь ей воплощением чудовищной несправедливости. Никакие слова не смогут это изменить.

Не сводя с пророчицы взгляда, я попятилась, нажала на ручку двери. Промахнулась.

Тихий шорох. Полумрак. Щелчок выключателя, и мягкий свет всполошил тени, залил комнату. Не мою.

И обитатели, которых я нечаянно потревожила, замерли в кровати от эдакой наглости. И я замерла – у двери только. Уперлась в нее спиной и, прежде чем успела подумать, выдохнула возмущенное:

– Эльвира!

Эля потупилась, сжалась и подтянула одеяло, которое прикрыло даже нос, но все равно было видно, что она густо покраснела.

– Ты так и не научилась стучаться, – покачал головой Влад, ни капли не смутившись. Выглядел он при этом довольным, как кот, объевшийся сметаны. Правда, в отличие от кота, пойманного на поличном, ни капли не испугался.

– Черт! Вот ведь черт!

Я старалась смотреть куда угодно, только не на них. На занавески в розовых рюшах. На постеры на стене с изображением молодежных групп. На фотки на комоде, устланном вязанной салфеткой. Салфетки эти вязала мама Эли, и было у нее их десятки, если не сотни. Целительница украшала ими каминные полки, обеденный стол, подоконники в коридорах, где жили вазоны с розовыми азалиями и мясистыми фикусами. Даже у нас в комнате на тумбочках лежали кружевные таблетки рукодельницы Авроры.

Так Эльвира хранила память о матери, погибшей на войне.

Она скорбела. Грустила, и каждый раз, когда впадала в меланхолию, виделась мне ребенком, лишенным материнского тепла.

Боги, да она и есть ребенок! Что он тут… они…

– Извиниться не хочешь? – настиг меня язвительный вопрос.

– Да, я… – Я на всякий случай отвернулась, мысленно желая отмотать время назад и посчитать чертовы двери. Элина была следующей после нашей в коридоре, полном одинаковых дверей. И, если бы я не засмотрелась на шрамы Линды, точно не перепутала бы. А теперь… – Извини, Эля.

И вышла на ватных ногах в коридор. Дверь закрыла и прислонилась к ней, закрыв глаза. Щеки горели, будто бы это не я – меня застали вот так… А если и застали, то…

Какое мне дело? Ира наверняка в курсе, да и знает она, что Влад не станет хранить верность. Верность для него имеет совсем другое значение.

А я… мне надо найти Эрика. Аппетит пропал, а желание его видеть стало невыносимым, осязаемым почти. Оно приклеилось к груди, в районе сердца, заставляя это сердце биться сильнее.

Линда стояла все там же, у окна, и на этот раз не обернулась. Свитер только оправила, и теперь он скрывал следы ее давнего позора.

В гостиной было неожиданно пусто. Полумрак. Запах сандала от ароматических палочек, которые зажгли и зачем-то оставили на столе. От них вился сизый, тонкий дымок и рассеивался, наполняя комнату сладким ароматом.

Даша стояла у окна, упершись ладонями в подоконник, и смотрела на улицу.

– Охотник ушел, – сказала мне, не оборачиваясь, глухим, полумертвым голосом. От тона этого голоса у меня по спине поползли мурашки. Случилось что-то, а я не заметила? Верно, произошло, когда я была наверху, рассматривала шрамы Линды и сцену, которая не предназначалась для моих глаз. Или предназначалась?

– Он вернется, – будто стараясь успокоить меня, добавила Даша. – Договорились вроде. Думаешь, альянс с охотниками возможен?

Я пожала плечами, на ходу понимая, что Даша не могла видеть этот жест.

– Гектор уже ведет переговоры с теми, кто отступил тогда. Они вроде не против нам помочь. А если и Богдан пришел, то… – Я шагнула к ней, тронула за плечо. – Что с тобой?

– Охотник сказал, что я красивая, – ответила она тем же глухим тоном и прядь волос заправила за ухо.

– Он прав, – кивнула я. – Но ты же понимаешь, что вы не сможете… ну, ваши энергетики…

– Несовместимы. Да, знаю.

Показалось, в словах этих скользнула горечь. Она странно вела себя в последнее время, а я не замечала, либо не хотела замечать. Своих проблем было полно, а на чужие времени не оставалось. И сил. Сил особенно.

Нужно было ее как-то отвлечь. Хоть как-то, иначе она себе такого надумает, что Эрик ее либо убьет, либо запрет, а мне бы этого не хотелось. Отвлечь было чем.

– Послушай, ты бы поговорила с Элей, – постаралась я мягко сменить тему. Тема Даше приглянулась. Она даже повернулась ко мне и прищурилась, будто судьба Эли ее волновала больше всего на свете.

– А что с ней?

– Я только что двери спутала. Случайно, и… В общем, я к ней вошла, а там…

– Нет, – перебила Даша. – Молчи. Ни слова!

Она резко вывернулась, обогнула меня и направилась к лестнице. И я поняла, что сегодняшний вечер абсолютно лишен нормальности, будто кто-то выпустил из шкатулки дух Кэррола, и теперь он бродит по дому, курит трубку и выпускает дымок сюрреализма, который расползается по комнатам.

Взгляд упал на дымящиеся сандаловые палочки, я подошла и затушила их. И без сумасшествия домочадцев нам хватает проблем.

Мне нужно найти Эрика. Просто чтобы почувствовать: все в порядке. Пока. А “потом” оставлю на завтра.

Я нашла его – на кухне, в окружении ясновидцев и скади, обсуждающих приход Богдана. Поймала недовольный взгляд Гектора. И отступила в тень. Юркнула в дверь, ведущую на улицу, где весна почти, и воздух приятно-теплый, несмотря на ночные заморозки.

На улице стало спокойнее. Тишина. Темень. На фоне иссиня-серого, затянутого тучами неба качаются черные лапы деревьев. И совсем уже весной пахнет.

– Ужинала?

Теплые руки на плечах. Едва уловимый аромат карамели. Булочка с марципаном на фарфоровой тарелке – Эрик вечно дразнит меня сладким перед едой. Впрочем, это совсем не мешает мне наслаждаться ужином и аппетит не перебивает.

Я помотала головой и пощупала мягкий сдобный бок подношения.

– Извини, пришлось кое-что обсудить. Охотник…

– Знает, где Гарди.

Молчание. И поджатые губы Эрика наталкивали на мысли, что он раздражен.

На меня он не смотрел, изучал щербатые перила и износившиеся колоны. Делал вид, что полностью увлечен мыслями о необходимом ремонте. Его пальцы скользили по холодному камню, оглаживали, пробовали на ощупь.

– И что теперь? – не выдержала я. Сердце колотилось, и озноб отчего-то взял. Куртку забыла, а весна еще весной не кажется. Особенно ночью.

– Приведем его сюда, – ни секунды не колеблясь, ответил Эрик. – И ты его вылечишь. А потом…

Замолчал. Задумался и, казалось, он подбирал слова, которые можно мне сказать. Раньше мы всем делились, а теперь… Нужно ценить то, что есть. В конце концов, у меня тоже есть от него тайны.

– Даша странная. – Я решила уйти от неприятной темы, которая и так сегодня слишком часто обсуждалась.

– Дарья ревнует, – тем же тоном пояснил Эрик, и пальцы его коснулись коры прильнувшего к крыльцу вяза. Вяз был стар, широк, и кора его бугрилась под ладонью Эрика. Дерево, будто ища пристанища, тянулось к теплу, к людям.

– Богдана?! – вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что именно спросила.

Эрик посмотрел на меня. Нахмурился.

– Какого Богдана?

– Я… то есть… охотник приходил, вот я и…

– Глупости! – поморщился он и добавил: – Дарья ревнует Влада. Это у нее случается. Периодами.

– К кому?!

Фраза Эрика звучала нелепо. Странно. Неправдоподобно. Даша с Владом неразлейвода, никто на ее место лучшего друга и доверенного не посягнет. Иногда мне казалось, она знает о Владе больше, чем он сам о себе. И тут вдруг…