Я – хищная. Возвращение к истокам (СИ)

Так действительно будет правильно. Воля – единственное, что поможет нам победить, и нельзя позволять ломать ее. От искушений нужно уметь отказываться.

Лишних вопросов он не задавал, просто взял нож. Внимательно смотрел на него несколько секунд, будто пытался понять, в чем же тайная сила этого куска металла с костяной ручкой. А потом небрежно сунул подарок Херсира в карман широких шаровар.

– Мы найдем Гарди, – пообещал серьезно. – На самом деле, у нас не так много вариантов. И времени в обрез.

– Бесит неизвестность! – посетовала я. – Чего ждет охотник? Почему медлит?

– Хаук придет в мае, Полина. – Он вздохнул и отвернулся к окну. Я запомнила солнечный свет, играющий в его волосах. Штору, льнущую к его плечу. Замершие в воздухе пылинки. Когда он сказал: – Охотник оставил для меня послание.

Послание он прислал с Линдой. Нацарапал щупальцами на ее жиле. Пропитал страхом ее взгляд, как бисквит сиропом. Проникнул в самую суть ее видений.

Линде снились вещие сны. Они были красочные, четкие, наполненные запахами и звуками. Во сне пророчица проживала еще одну, дополнительную жизнь, и часто эта жизнь становилась похожей на кошмар. В последнее время ей снился Хаук. Светящиеся щупальца, дрожащие, как хвост кобры перед броском. Они накрывали дом, опутывали смертоносными лозами. Трескались стены, стеклянным крошевом осыпались окна. Ломалась крыша, обрушивая на обитателей тяжелые дубовые балки.

И каждую ночь Линда кричала, вырываясь из пугающих снов в реальность. Монотонно двигались стрелки, отсчитывая время до часа Икс. Истошно стучало сердце, словно пыталось вырваться из тела, прервать невыносимость бытия. Покончить со страхом навсегда.

Линда успокаивалась, лишь когда приходил Эрик. Он гладил ее по голове, и страх оседал мутным осадком на дне ее души, чтобы взбаламутиться следующей ночью.

Поэтому Линда боялась засыпать. Она подолгу засиживалась на подоконнике в коридоре второго этажа. Смотрела в окно – в ночь. Ночь, в свою очередь, смотрела в нее.

Пророчицы очень близко к ткани бытия. Слишком остро чувствуют приближение беды. Слишком верят в нее, чтобы победить. С каждым днем убеждаюсь, что незнание – дар, которого мы лишены.

Знать о своей смерти и ничего не делать невыносимо.

Пытаясь забыться, я ловила каждое слово Эрика, каждую интонацию его голоса. Отмечала, как меняется мимика, когда он волновался или, наоборот, успокаивался. Как хмурил брови, вспоминая о неприятном. О многих племенах, в которых он гостил во время поисков пророчицы, и которых уже нет, потому что Хаук…

Эрик винил себя. Нет, он не озвучивал этого, но я видела – в отведенном в сторону взгляде, в опущенных уголках губ, в отголосках усталости, поселившихся в глазах.

Вину тоже должен кто-то нести, как и знание. И говорят, бог не дает нам ношу, тяжелее той, которую мы не сможем нести.

Христианский бог. А наши?

Наши мертвы.

– Знаешь, в чем ирония? – усмехнулся Эрик, отпивая красное вино из бокала. Мы сидели у камина в его… нашей комнате, на толстом ковре с длинным ворсом. Ворс приятно щекотал пятки, вино согревало. – Я видел его. Мир, в котором жили боги.

Светлый. Просторный. В нем ты чувствуешь, что у тебя есть крылья. Там все задачи существуют решения, на каждый вопрос – ответ. Этот мир легко принимает и тяжело отпускает. А чтобы попасть туда, нужно стать достойным.

Только вот каждый закон можно обойти. Наиболее ушлые обходят. Такие, как Крег.

– Разве он был достоин? – В голосе Эрика звучала обида, и я не знала, что ему ответить.

Впрочем, на некоторые вопросы ответов не найти, как ни старайся. Их задают взволнованным шепотом, доверяя, будто секреты.

– Думаешь, Первые пришли из-за того, что я вернулся?

Горечь на губах. Терпкий привкус вина. Нестерпимое желание обнять, но я ограничиваюсь лишь прикосновением к ладони. Разряд на коже, тихий треск статического электричества. В глазах Эрика пляшут блики огня.

Темно. Уютно. И кажется, беда отступила.

Обманчивый покой заставляет расслабиться. Поверить, что все хорошо. А как иначе может быть, если мы здесь, вдвоем, на подносе сыр и орехи, и мне впервые за последние месяцы не хочется плакать?

Хаук придет. Когда-то потом, в далеком мае, до которого больше месяца. Сорок три треклятых дня ожидания смерти. Что значит время для того, кто счастлив?

Все или ничего.

Нож.

Предмет бытовой и часто используемый в повседневности. Его берут, когда хотят сделать бутерброд, нашинковать овощи на салат, отрезать кусок сыра.

Для меня нож значил гораздо больше.

Первый пролил кровь во время посвящения в атли, и я в полной мере стала той, кто я есть. Хищной.

Второй проткнул восковую фигурку во время ритуала кроту, и погиб древний охотник.

Третий вспорол мои вены, выпуская кровь и кен пророчицы. Одно из самых жестоких предательств не убило меня, а значит, сделало сильнее.

Четвертый я вонзила в жилу колдуна, освобождаясь от проклятия. И научилась отличать мнимую свободу от истинной.

Пятый чуть не убил Эрика в заброшенных ангарах. Тогда я впервые узнала, на что способен мой кен.

Из-за шестого погиб Барт. Он дал мне оружие, использовать которое можно лишь раз. По сути, он сделал меня тем самым оружием.

И вот, наконец, седьмой. Древнейший клинок хищных жрецов, способный убить Хаука. Что мне с ним делать? И были ли шесть предыдущих… Чем? Тренировкой? Предвестниками?

Я сидела на кухне и пялилась на нож. Обычный, для нарезки хлеба. Все же хорошо, что подарок Херсира я отдала Эрику. В отличие от первых шести, он был опасен для моей души.

– Выглядишь лучше.

Влад присел рядом и плеснул кофе себе в чашку. К слову, он тоже выглядел неплохо. Спокойный, уверенный. Слегка отстраненный. О том, что случилось в хижине Херсира, мы не говорили ни разу. Как и о том, что я снова переехала к Эрику.

Нет, волшебного примирения и бурных любовных игрищ не произошло. Просто Дэн с Люсией остались, а потом и остальные сольвейги вышли из подполья. Появились у нас полу-напуганные, полу-восхищенные величием дома. Смущенно улыбались, мялись на пороге, обнимая огромные рюкзаки. Шептались. Хихикали. А вечером устроили на кухне показательный балаганный концерт с пением под гитару и танцами босиком на столешнице.

Дикие люди!

Комнату на третьем этаже пришлось освободить. Люсия вытолкала меня пинками и даже вещи помогла перенести. Я честно хотела остаться там с ней и еще двумя девушками. С сольвейгами проще, свободнее и не нужно замирать каждый раз, как открывается дверь. С Эриком мы ладим, но я все еще вздрагиваю, когда он входит и заполоняет почти все пространство, лишая меня места для маневров, воздуха и самообладания.

За прошедшую неделю мы много говорили. О разном. Об их с Дашей детстве, о родителях, смерть которых все еще тяготила Эрика, и затертая, полупрозрачная злость на мать вырывалась резкими фразами, сменяющимися нежностью встревоженных воспоминаний. А я впервые поймала себя на мысли, что восхищаюсь Боженой. Она так легко пошла на смерть, когда я леденею от одной мысли, что в мае самой придется сделать решительный шаг. Сумею ли? Хватит ли воли? С волей у меня всегда были проблемы.

Мы рассуждали о будущем, которое заставит многих пересмотреть свое место в мире. Хаук убивает ежедневно. Десятки племен, тысячи хищных гибнут, а мы просто бессильны это изменить. Мы можем лишь ждать. Искать Гарди и Лив в надежде, что однажды нам улыбнется удача.

Удача ли?

Каждую ночь перед сном я повторяла пассы, которым учил меня Барт. Подождать, пока щупальца расслабятся, стянуть их в узел. Скрестить средний и указательный, вторую ладонь как можно ближе к жиле. Надавить, выплеснуть кен, запечатать.

Все просто. На словах. Когда я представляла перед собой Хаука, появлялись дрожь в коленях и лихорадочный, парализующий страх.

Даже здесь, на кухне, в кольце непробиваемой защиты он владел мной. Видимо, против страха защиты еще не придумали.