"Охотник. Здесь слезам не верят!"(СИ)

Насчет того, что рожи этих типов могли кому-то не понравиться - чистая правда, Семеныч и сам с большим удовольствием заехал бы кулаком в одну из молодых, наглых рож. А может и во все рожи. Но поверить, чтобы какой-то там бомжара напал на компанию из десяти человек? Бомжи - они вообще-то, в основной своей массе - тихие, ползают себе по помойкам, добывают пропитание, в драках если и участвуют, то только в роли жертвы - что может противопоставить какому-нибудь сытому мажору человек, едва таскающий по миру свою худую, давно не мытую задницу?! Да любой из этих парней легко свалил бы с ног этого унылого бомжа, врезав ему в челюсть даже в полсилы! Если, конечно, бомжик на самом деле не воспитанник Шаолиня, или не мастер других, не менее эффективных единоборств.

Дубинка начала свое стремительное движение, могучие мышцы под форменным сукном напряглись, посылая оружие разрывать пространство и плоть, но...ничего не получилось. Резиновая палка, умелый удар которой может лишить сознания практически любого человека, проскочила мимо плеча бомжа, в этот самый момент решившего качнуться с ноги на ногу. Случайность, конечно! Неужели он успел увидеть несущуюся в темноте дубинку и среагировать быстрее, чем муха, слетающая с варенья!

Сержант, не ожидавший такого результата, потерял равновесие, по инерции последовал за дубинкой, непостижимым образом оказавшейся в руках бомжа - тот успел поймать ее за самый конец - а потом сто двадцатикилограммовая туша Васька поднялась в воздух, крутнулась, будто кто-то огромный играл ей, как тряпичной куклой, и со всего размаху врезалась в столб с дорожным знаком "Остановка запрещена".

Удар был такой силы, что столбик-труба согнулся под углом сорок пять градусов. Семеныч готов был поклясться, что слышал, как раздался хруст, будто рядом топтали ногами вязанку хвороста.

В голове тут же мелькнуло: "Писец Ваську! Ребра. Теперь на больничный пойдет, или на инвалидность!"

Бомж бросил дубинку, которую держал правой рукой, и Семеныч только теперь заметил, что парень так и не выпустил из рук стопку контейнеров с отнятой у отморозков картошкой. Это почему-то показалось таким смешным, что он нервно хихикнул, и недоверчиво покачав головой, хрипло каркнул:

- Писец! Ты видал? Видал? Хе хе...

- И чо смешного? - деревянным голосом спросил напарник Васька, рядовой полицейский Петька Косов, в быту "Косой" - Этот урод Ваську угробил, а ты хихикаешь! Я херею с тебя, Семеныч!

- Нервное, мля... - признался водитель - Задолбала эта жизнь! Ну чо смотришь, бери его! Бомжару-то!

- А чо я? Чо я один-то?! - вдруг заартачился Петруха, так-то парень не трусливый, но после того, что увидел - ошеломленный - С тобой пошли! Вдвоем!

- Щас прям! - вдруг рявкнул водитель, глядя в спину удалявшемуся в темноту бомжу - Я вообще-то баранку кручу, вы же с Васьком Рэмбы, вы же все млять рассказывали, как пачками людей валили в горячих точках, вот и беги за ним, вали! А мне это нахер не надо! Последний день работаю, греб я такую работу! Тьфу!

Петруха непонимающе глянул на Семеныча, потом его брови поднялись, и он медленно, с растяжкой, сказал:

- Валить, говоришь? А что...валить, так валить! Повод есть, внатуре! Он же Васька завалил!

Петруха передернул затвор автомата, выскочил из машины, откинул металлический приклад, и как учили, опустился на одно колено, ловя в прицел спину отошедшего метров на десять человека. Выцеливать было трудно, фонари здесь почему-то не горели - видимо, в связи с ремонтом тротуара, раздолбанного умелыми руками гастарбайтеров, но машины, проносящиеся сквозь тьму, время от времени высвечивали живую мишень.

Грохот! Раз! Два!

Очередь - два патрона!

Очередь - три патрона!

- Хорош, млять, болван! - завопил Семеныч, пытаясь достучаться до мозга "потерявшего берега" мента - Куда, нафуй, палишь, осел! Под суд ведь пойдешь! В безоружного! В спину! А если на линии выстрела кто-то есть? Если кого-то в домах зацепишь? Дебил! Да где вас таких дебилов набирают-то! Хер с ним, идет, объявят в розыск, все бомжатники прошерстят - найдут! Пусть валит отсюда, а ты прекрати стрельбу, осел, и молись, чтобы ты ни в кого не попал! Нет, точно с этой работы надо уходить - с вами под суд пойдешь, с лимитой поганой! Тьфу!

Семеныч сплюнул, откинулся на спинку сиденья и замер, не в силах вымолвить ни слова, Петруха помолчал, и выдал деревянным, глухим голосом:

- Уже никто никуда не идет. Завалил я его. Вот что, Семеныч, скажешь, что у него оружие было - нож там, или еще чо. Нож, ага. Я щас брошу возле него свой - вроде как с оружием напал, и я был вынужден стрелять. А ты подтвердишь, ладно?

- Да пошел ты....! - выругался Семеныч - Сам отдувайся, мне нахер ваши кружева не нужны! Не видел я ничего. Вообще ничего не видел - ни как ты стрелял, ни его с ножом - пошли вы все нахер! Иди, Ваську пощупай, сдается - живой он. Стонет, не слышишь? Похоже ребра ему переломало.

- Потом с Васькой. Щас глану на этого козла, удостоверюсь, что завалил, и тогда Васька защупаю - буркнул постовой, и выставив вперед ствол автомата пошел к темной фигуре, лежащей на вскрытом отбойными молотками тротуаре. Петя точно знал, что попал - пули две, не меньше! Он всегда хорошо стрелял, даже в темноте - опыт! А расстояние здесь - всего ничего - невозможно промахнуться. Ну...почти невозможно.

Петр подошел к лежащему на спине бомжу - глаза того были закрыты, рядом - лужица крови. Плащ, светлая рубаха - все в крови. Прислушался - дыхания нет, грудь не колышется. Расслабился - слава богу, сдох! Одной грязной тварью меньше! Васька только покалечил, гаденыш!

Патрульный не удержался, в сердцах пнул покойника в бок, и этим будто включил невидимую кнопку - бомж вдруг рванулся с места как освобожденная пружина, и ударил Петра в глотку. Вроде не сильно ударил, сложенными "лодочкой" пальцами, но этого хватило, чтоб лишить воздуха и сознания. Патрульный качнулся и мешком свалился на мостовую.

Человек без имени медленно, осторожно поднялся, собрал разбросанные контейнеры с едой, не обращая внимания на то, что они вымазаны кровью и грязью, повернулся, чтобы идти, но вдруг наклонился над бесчувственным полицейским и начал шарить у него по карманами. Вынул бумажник, достал оттуда несколько тысячных купюр - больше там не было - сунул себе в карман, а бумажник бросил на землю, рядом с хозяином. Затем - медленно, размеренно зашагал прочь от дороги, в темноту лесопарка, туда, где под ночным ветерком раскачивались темные лапы елей. Ему было холодно, больно, и снова хотелось есть. Организм, обладающий феноменальной, нечеловеческой способностью к регенерации, закрыл раны, остановил кровь, но требовал еды - как можно больше еды! Инстинкт толкал вперед, туда, где не может проехать машина, туда, где нет людей, где можно отлежаться и залечить раны.

Нору! Нужно найти нору! - требовал инстинкт, и усталый, больной, изнемогающий от голода человек без имени брел и брел вперед, не оглядываясь, не рассматривая звездное небо, ярко высветившееся россыпью серебряных гвоздей. Ему не нужны были звезды, он даже не осознавал, что те существуют на этом свете, он не был даже животным - зомби, живой мертвец, без эмоций, без мыслей, без страха - только инстинкт самосохранения, руководствующийся остатками сохранившихся обрывков знаний.

Он шел так около часа, меняя направление, запутывая следы. Лесопарк был большим, настоящий лес в городе, но любая собака нашла бы его легко и быстро, потому следовало замести следы. И нужное место нашлось довольно скоро - канализационный люк возле группы огромных многоэтажек, погруженных в предутренний глубокий сон.

Человек без имени отвалил крышку люка, на его счастье неплотно закрытую, и прижимая к груди контейнеры с едой, осторожно спустился вниз, в теплую, вонькую темноту. Спускаясь, исхитрился задвинуть за собой люк - было сложно, мешали контейнеры, одной рукой это сделать было трудно - но все-таки сумел. Потому, что это было ПРАВИЛЬНО. Нору нужно блокировать, иначе в нее проберется враг.