"Охотник. Здесь слезам не верят!"(СИ)

Пинали не сильно - так, поучить наглеца. Несильно - до тех пор, пока тот в очередной раз не упал - как раз на белую приору Валька, любовно вымытую своими руками (на мойке поцарапают!). Притом - своей поганой спиной снес водительское зеркало - не совсем снес, просто загнул, но какого хера?! Покуситься на святое, на "тачку"! Какой нормальной пацан это потерпит, да еще и от мерзкого бомжары?!

Если бы бродяга был стариком - седоволосым, морщинистым, дряхлым - скорее всего, ему все это сошло бы с рук. Но бомж был молод, высок, только двигался как-то странно, дергано, будто обкуренный, или обколотый, как зомби из пиндосского сериала. Ну а раз молодой борзеет - тогда получай!

Валек пинал бомжа уже всерьез, остервенело, яростно, забыв о том, что едва избежал реального срока по "хулиганке". Стоит сейчас появиться ментам - и каюк! Загребут, припишут нарушение режима, и "условняк" превратится в три года у параши! Но ярость застила разум, глаза накрыла пелена, и даже подружка, Ленка Никифорова, повисшая на плече, не могла его остановить! Да и что она сделает против деваяностокилограммового парня, который совсем даже не чужд "качалке"? Крепкие руки, дубовая голова - как говорил мастер Семен Михалыч. Простой парень из подмосковья - не хуже, и не лучше многих - таких же, как он.

Толкнул Ленку - чуть не упала, заголосила. Повернулся к ней, обложил - пока обкладывал, бомж умудрился подняться, и снова: "Дай! Еду - дай!"

Валек примерился, перенес вес на носок правой ноги, развернулся для хлесткого удара, способного своротить челюсть любому, не только придурку в дурацком плаще, и выстрелил натруженным кулаком, из-за которого как раз едва не загремел на нары (Выбил зубы одному черножопому - а нефиг шататься, где не попадя! И замечания делать пацанам!).

Кулак уже предвкушал хруст хрящей, ноющую боль от соприкосновения с черепом наглеца, ощущения горячей мокроты - но ничего этого не получилось. Вместо того носитель зубодробительного кулака вдруг поднялся в воздух, перевернулся вверх ногами и рухнул на пыльную плитку, уложенную по приказу ненавидимого "настоящими москвичами" Собянина, исчадья ада, заполонившего своей плиткой всю столицу и не дающего москвичам жить так, как они хотят.

Удар о тротуар был таким сильным, что изо рта Витали вырвался едва ли не фонтан слюны, окрашенной розовым - в довершении ко всему он жестоко прикусил язык, сразу же наполнивший рот пригоршней крови. Сознание помутилось, и Виталик вырубился не хуже, чем если бы получил в челюсть от Майка Тайсона, известного своими нокаутирующими ударами.

А бомж тем временем подошел к капоту приоры, и стал есть из коробочки, оставленной Виталей - руками, механически засовывая картошку и ее содержимое в свою уродливую пасть. Выглядело это гадко - кусочки смеси-наполнителя падали на светлый плащ, ползли по нему, оставляя дорожки слизи, будто мерзкие садовые слизняки, но бомж не обращал внимания на подобные мелочи - он совал в рот куски, захватывая грязными пальцами кашеобразную массу, глядя в пространство остановившимся взглядом удивительно синих, каких-то нереально синих - глаз.

Никто ничего не понял - все застыли на месте, как соляные столбы, и только когда Ленка дурным голосом завопила: "Убииил! Ты убииил его, сука!" - сообразили что какой-то там поганый бомж только что вырубил Витальку, их пацана, их признанного авторитета, и просто дружбана, за которого они должны порвать любого - как говорит пацанский кодекс.

И тогда вся стая, все четверо пацанов - крепких, спортивных, двинулись на бомжа - покарать! Покарать за наглость, за противную рожу, за Виталю - ни за что, внатуре, брошенного в пыль! Да просто за то, что жизнь не совсем удалась, и потому, что могут хоть на ком-то выместить свою злость и разочарование! Как он смел, грязный, вонючий, посягнуть на Пацана? На Своего? Того, кого он и пальцем коснуться не смеет!

Бомж доел картошку, облизнул пальцы, аккуратно поставил на место пустую коробку. На поедание здоровенной картохи с четырьмя наполнителями у него ушло не больше десяти секунд. Он буквально всосал содержимое контейнера, как унитаз всасывает хозяйское дерьмо. Рраз - и нету!

Когда Михась был уже на расстоянии удара, бомж вдруг раздвинул окровавленные губы и хрипло каркнул:

- Еще! Еду! Хочу есть!

С яростным "кий-я!" Михась провел маваши-гири в голову бродяги, уверенный в полном успехе, но тот медленно очень медленно и мягко отвел его ногу, совсем не изменившись в лице, каменном, как у статуи, и так же обманчиво медленно коснулся гениталий противника, точно попав туда, куда собирался. Михась почти не потерял сознания, скрючившись на земле, и теперь лишь тяжело дышал и постанывал, зажимая ушибленную мошонку.

Толян и Серега были поосторожнее - они напали с двух сторон, готовые ко всему, опытные уличные бойцы - но и они легли через несколько секунд - Толян выключился от такого же, обманчиво мягкого касания в солнечное сплетение, с Серегой все было гораздо хуже - он напоролся на тычок в горло, и едва не получил перелом гортани. Просто так легли карты. Перебор. Сейчас он хрипел и кашлял, сидя на заднице, глядя на бомжа изумленными, слезящимися от боли глазами.

Успех едва не пришел к Сене, успевшему достать бейсбольную биту - оружие пролетариата. Крепыш, ловкий, как обезьяна, и едва выше ее ростом, он с оттягом врезал по затылку бомжа, с замиранием в сердце ожидая хруста и бульканья - Сеня имел опыт подобных драк, и знал, чем заканчивается удар в основание черепа. И видел, и сам бил.

Только вот похоже у бомжа глаза были и на затылке. Он ловко подсел, вписался в удар биты, отвел ее в сторону, направив прямо в стекло Михасевой "ласточки", и когда напротив сиденья водителя возникло белое овальное пятно - Сеня понял, что больно можно сделать и без "оружия ударно-дробящего действия". Впрочем - при желании и достаточном умении, "оружием ударно-дробящего действия" может стать любая часть тела, достаточно твердая, и быстро двигающаяся - например, голова. Как было сказано в одном милицейском протоколе, "Удар был нанесен твердым, тупым предметом, предположительно головой..."

Предположений полицейским строить не придется, свидетелей более, чем достаточно - пятеро девчонок, визжащих, как полицейские сирены, этого хватит любому следователю - так что было кому рассказать о том, как нос Сени встретился с высоким, выпуклым лбом бомжа, встретился, чтобы никогда уже не стать прежним.

Это очень больно - когда лбом в лицо. Больно, и кроваво. Потому в следующие десять минут Сеня не мог не то что думать - дышал едва-едва, да особо и не подышишь сквозь сплющенные ударом, забитые сгустками ноздри, да наполнившийся горячей пацанской кровью и осколками зубов разбитый рот. Этот зомбак - как рассказали потом девчонки - успел еще достать Сеню ударом ботинка прямо в пухлые губы, предмет зависти всех подружек.

После всего содеянного бомж обошел по кругу стоявшие машины, не обращая внимания на поверженных парней, на причитающих девчонок, собрал недоеденные и нетронутые коробочки с картошкой, сложил их стопкой и удалился в темноту, пихая в рот содержимое контейнера. Как потом оказалось, он прихватил еще и полторашку пива, заныканную на заднем сиденье приоры запасливого Михася. Но об этом говорить никто не стал - не до того!

Когда на место происшествия прибыл вызванный Ленкой наряд полиции, девчонки уже не всхлипывали, и смогли уверенно, почти без дрожи в голосе описать нападавшего, указать направление, в котором он ушел. Ехать с нарядом и показать на бомжа они категорически отказались - во-первых, страшно, может он зомби какой-нибудь? Во-вторых, нужно заняться пацанами, возле которых суетится бригада скорой - мало ли, что понадобится? Вдруг в больницу повезут, а тогда что с машиной делать? Надо будет родаков дожидаться, бросать машину без присмотра нельзя - мало ли какие черти сбегутся, разворуют, мародеры! Вон, уже толпа скопилась, и где только были, когда этот поганый зомбак пацанов крошил!