Иоганнес и Маргарет (СИ)

Хотя паж не очень то сильно и походил на оруженосца – по обмундированию он был натурально рыцарь, и сам весь был закован в железо с головы до пять. Только забрало – в отличие от хозяина – было поднято, две его половинки торчали вверх. Похоже в шлеме ему было душно.

Из дырки в несколько сантиметров шириной и высотой, были видны глаза да ещё торчали усы. «Молодому пажу» было лет сорок. Он отодвинул Ганса одним движением руки, небрежно так и даже как то нежно и направился внутрь дома.

В руках пажа словно из ниоткуда материализовалась лопата. Хотя, конечно, она не материализовалась, она там была всё время. Просто крестьянин все это время старался не смотреть на незваных гостей – вот и вся магия.

Слуга тем временем вошёл в дом – не большой, но и не конура. Походил туда-сюда, пока, наконец, не остановился в тот момент, когда сборщик легонько кивнул ему с порога.

Слуга сдвинул с места ковровую дорожку, сшитую из красных, белых, чёрных, и ещё бог знает каких поперечных полосок. Вонзил лопату в земляной, утрамбованный пол.

Но копнул не разок, и не два – как сказал до этого сборщик – а столько, сколько потребовалось чтобы ощутить, как лопата воткнулась во что-то. Это были залежи свёклы, переложенные листьями.

Отец семейства – Ганс – не побледнел, он уже и без того был бледный. Только опустил молча и обречённо подбородок на грудь. Когда Ганс отважился посмотреть на гостей, то ему показалось, что сборщик податей раздался до ширины дверного проёма и закрыл собою белый свет.

Помощник сборщика работал молча, медленно расширял яму, пока на лопате не оказалась оранжевая крупа. Она вполне годилось для фуража, и её было вдоволь. Куда больше чем один мешок.

– Ой, а вы наверное забыли про это хлебушек. О, да тут же ещё и картошечка, и свёкла. Как же обрадуется боженька, что вы такое щедрое пожертвование сделали во славу князя.

Сборщик податей произносил эти слова все с той же безразличной холодностью, как машина. Но он остановился – что-то отвлекло его.

– Каки славные у вас детишки, – бросил он двум пухленьким личикам со взъерошенными волосами, которые торчали из за занавески на печи и смотрели с открытыми ртами на невиданное чудо – людей в железной одежде!

Впрочем на этом красноречие сборщика закончилось. Он обернулся в дверном проёме и удалился. Сев на коня, и взяв уздцы в руки, сборщик податей застыл как статуя, и в таком положении ждал, пока его подручные вынесут содержимое погреба и погрузят все на телегу.

Когда дело было сделано, уже порядком обрюзгший обоз с фуражом и кое-какими продуктами медленно пополз в сторону леса. Отряду нужно было успеть разбить лагерь, так как дело шло к ночи.

А там за лесом их ждала последняя деревня, до которой было несколько дней пути.

4

Только сборщики подати скрылись из виду, как Ева, жена Ганса, запричитала – чем же я буду кормить теперь моих деток. Как теперь жить то? Дальше – пуще, Ева начала лупить детей – я же говорила вам не показываться ни в каком случае на глаза, сидеть на печи и нос не сунуть.

Потому что должен приехать сатана-диявол, теперь то он их заберёт, непременно заберёт и утащит в лес.

Но быстро смягчилось сердце Евы и она расплакалась. Обняла детей – которые от её криков тоже принялись плакать — и так сидела с ними, опёршись спиной о печь, и пачкаясь о белую глину, пока все трое не успокоились.

А Ганс стоял и смотрел то на разрытый пол, то на свою семью.

И сердце его рвалось на части. Жалость склизким комком подступала к его горлу, когда он смотрел на жену и детей. Затем он переводил взгляд на оставшиеся запасы, и наваждение спадало – собиратели податей вытащили едва ли половину, а то может и третью часть.

И так стоял он и думал озадаченный происходящим, а на улице уже занималась первая вечерняя звезда, или как ещё её называют на древнем, почти мёртвом языке книжников и магов – люцифер.

5

Время шло, дни сменялись, а сердце Евы то ожесточалось, то вновь смягчалось.

Все чаще Еве приходило в голову, что именно её дети виноваты в случившемся. Больше того, в последнее время они стали много есть, и так быстро расти – маленькие обжоры! – такими темпами семья может и не пережить эту зиму. Так ей казалось.

Отец семейства Ганс по началу думал, что Ева шутит шутки. Утирая слезы и пот своим фартуком, возясь у печи, Ева причитает больше для того, чтобы пристыдить детей, думал Ганс. Чтоб Иоганнес и Маргарет в следующий раз слушались мать, и если сказано сидеть на печи и не попадаться никому на глаза – то чтоб сидели и не высовывались.

Гансу было стыдно в этом признаться, но до поры до времени такое положение дел устраивало его – наконец то Ева хоть на время перестала пилить его.

Так продолжалось до тех пор, пока Ева не попросила мужа отвести детей в лес и там оставить.

– Потому как помрут они оба с голоду, если останутся с нами, – заявила она Гансу, а ещё – добавила она – если начнётся голод в деревне, то другие жители деревни могут прийти к ним, отобрать их детишек, и съесть. У других то поди ещё больше чем у них отняли пожитков в счёт крестьянского налогового платежа.

Ева распалялась все больше, начала махать руками. Она с полной уверенностью утверждала, что другие жители затаили злобу на их семью, за то что сборщик податей что-то да оставил в закромах. Последним её аргументом стало.

- А что если мы сами изголодаемся и набросимся на своих детей и поджарим их как молодых барашков?

Закончив свою тираду она расплакалась.

– Мы себе потом никогда не простим этого. Ганс, отведи их в лес, такая смерть будет более милосердной.

Ганс пришёл в ярость от таких слов и влепил Еве затрещину, да такую, что ей ещё два дня было тяжело говорить, а на щеке ещё долго красовался багрово-синюшный след.

Но прошёл день, а Ганс уже и сжалился над женой, извинился перед ней, обнял. Прошёл ещё день, и Ева опять завела старую песню, но на новый лад. Куда тоньше, и издалека. Ганс замахнулся на неё, но увидев синяк уже не решился бить. А ещё через пару дней он уже не в силах был даже голос поднять.

Прошло две недели – и Ганс ведёт своих детей Иоганнеса и Маргарет в густой лес за деревней.

Здесь бы отлично подошли две пословицы – капля камень точит; и муж и жена – одна сатана!

6

Здесь вы можете сказать – да это же та самая сказка про хлебные крошки! Будь это сказкой, так бы оно и было, но вы уже догадались поди, что это не сказка вовсе, а всамделишная правда!

Не было камешков ни у Иоганнеса, ни у Маргарет, чтобы бросать их незаметно по дороге от дома, и потом найти путь домой по оставленному следу. Да и хлебные крошки слабо годятся для того, чтобы помечать ими столь длинный путь, что проделали Иоганнес, Маргарет и Ганс.

Да и куда там догадаться до такого в столь юном возрасте!

Впрочем самого Ганса, который вёл своих детей в густую чащу леса посетила замечательная идея!

Знал, Ганс, что в глубоком лесу живёт старуха ведьма. Будучи ребёнком он забредал с друзьями в лесную чащу и ведьма – хотя про неё и ходила дурная слава – кормила детей всякой выпечкой и даже сладостями. Порой давала леденцов с собой. Где она только их и брала то?

Но она же ведьма – не мудрено, что для неё достать горстку сладостей – не такое уж большое дело. Жила же ведьма на то что приносили ей крестьяне в замен на её услуги. А услугами её были привороты, отвороты, любовные зелья, лечебные зелья и прочая ведьмовская еретическая дрянь.

Посему отвёл он своих детишек прямо в логово ведьмы.

– Слушайте ведьму, она не злая! – произнёс Ганс напоследок, обращаясь главным образом к старшенькой Маргарет.

«В отличии от вашей взбесившейся мамашки», подумал про себя Ганс

Постучал в дверь ведьмину, а сам отошёл в тень кустов так быстро, как мог. Ведьма не торопилась. Прошло какое то время, прежде чем дверь - оббитую листовым железом, начавшим уже внизу ржаветь - открыла согбенная старуха и спросила:

– Ох, что это здесь такое?