Игры с Вечностью (СИ)

В его голосе не было укора, это был только вопрос. Может, к самому себе, а может и к ней, как к самой умной из всех, с кем он разговаривал когда-либо. В эту минуту он показался Анне настолько соблазнительным, что у нее перехватило дыхание, и голова закружилась. Она притянула его к себе и нежно поцеловала. Он ответил на поцелуй, не размышляя и не сомневаясь в своих действиях. Он просто хотел этого, хотел ее. Это, конечно же, был первый поцелуй в его жизни, пылкий и неумелый одновременно. Длился он недолго, и она потом мягко отстранила его от себя.

- Теперь ты знаешь, зачем жить? Пойми, в жизни есть много другого помимо молитвы и труда. Живи ради радости, не стоит проводить эту жизнь в монастыре.

- Да, теперь все выглядит намного проще. - Он, как ни старался, не мог успокоить бешено бьющееся сердце, и страстно смотрел на Анну.

- Так что, будешь знакомиться со своей любовью? - Она засмеялась, чисто и звонко. Доменико поняла после поцелуя кто его дама сердца. - Меня Анна зовут. Анна.

- Анна! - повторил он в прострации. Она разгадала его. Как быть?

- Не бойся своих чувств. - Она нежно посмотрела на него. - Женщине всегда приятно слышать признание того, что ее любят. Значит, она достойна любви и для кого-то самая лучшая и единственная, счастье чьей-то жизни. Это стоит дорогого. А если какая-то женщина это не понимает, значит, она недостойна твоих чувств, и это не настоящая дочь Евы. Забудь ее в таком случае. Если даже женщина и не ответит на твои чувства, то постарается, если она умна, приблизить тебя к себе, потому что влюбленные на дороге не валяются и они самые преданные на свете люди, которым стоит доверять. Это тоже дорогого стоит. Понимаешь?

- Понимаю. - На лице Викторио играла улыбка, столь редкая для него. Она впервые за весь разговор осветила его, и Анна залюбовалась на это.

- Человек, который любил когда-либо, знает, что это такое, и постарается оградить другого от боли. Поэтому отказ будет мягок, а не резок.

- Анна, я вас люблю. Это так. А вы? - Задал Викторио наивный вопрос.

- Я тебя еще не знаю, и ответить тебе не могу. Кто знает? Нужно время. То, что ты мне симпатичен, я могу сказать прямо сейчас. И еще. - Она добавила после короткой паузы. - Ты почему-то дорог мне, и кажешься родным. У меня ощущение, что я знаю тебя уже не одну сотню лет. Что из этого выйдет, я не знаю. Только дай мне время.

- Как мне быть? - Викторио опечалился. - Куда теперь идти? В монастырь я не хочу возвращаться.

- Все просто. У меня дома вчера уволился слуга. Он переезжает в Сиену, где ему оставили в наследство какое-то маленькое состояние и дом. Так вот, приходи завтра утром ко мне. Я живу на Виа Дель Корсо, дом с зелеными дверями на квартале перед рыночной площадью. Я тебя приму на службу. Будешь жить у меня, у нас будет куда больше времени, чем сейчас. - Она загадочно сверкнула глазами. - Ты согласен?

- Согласен. - Живо воскликнул он. - Но меня будут искать...

- Кто? Настоятель? Да нужен ты ему. - Анна посмотрела на юношу. - У нас инквизиция почти не имеет силы, и доминиканцы не у руля власти. Тебе ничего не грозит, даже если найдут тебя. Мое семейство в большой дружбе с Медичи. Герцоги Тосканские сильнее твоих монастырских отцов. Знай это. У нас свободная республика. Забудь монастырь, да и Флоренция настолько большая, что возможности столкнуться со знакомыми почти нет. Будешь меньше на улицу выходить, знаешь, где ходят твои братья?

- Знаю.

- Тогда все просто. Придешь завтра?

- Приду. - Он встал.

- Тогда до завтра. - Она тоже поднялась, и, прикрыв лицо вуалью, пошла прочь из сада.

Викторио переночевал в монастыре. Он ни словом, ни видом не выдал, что ему крайне противно находиться там. Он не остался бы, но исчезновение монаха с собранной милостыней походила бы на воровство, и ему не хотелось такого рода мыслей в чужих головах. При подобном обвинении его непременно начали бы искать. Оно понятно, что его и так начнут разыскивать, но не так тщательно, как в случае воровства. Викторио открыл в себе хитрость. Он очень хотел, чтобы его не нашли и поэтому за одну ночь он кое-что придумал. План был прост, быть может, даже наивен. Первым делом он случайно обмолвился одному монаху, с которым сдружился за годы общих трапез и молитв, что днем пойдет за город немного побыть в одиночестве. Доминиканский устав, несомненно, был строг и не разрешал монахам любого рода появления вне стен монастыря, кроме как для сбора пожертвований, но когда большинство монахов днем расходились кто на работы, кто в свои кельи для молитв, а кто и собирать милостыню, свободы заметно прибавлялось. Тогда было возможно проскользнуть незамеченным. Все об этом знали, но никто не использовал этой возможности для побега, ведь монастырь - не тюрьма. Отличие, всего одно отличие лежит как пропасть между этими двумя заведениями с одинаковыми серыми камерами-кельями и решетками на окнах: в монастырь люди приходят добровольно. Викторио знал, что монах никому не скажет об отлучке, и пойдет с этой новостью к отцу-настоятелю только в случае исчезновения брата. Котомку для сбора пожертвований монах принципиально оставил в своей келье, чтобы ни у кого не возникло подозрений в воровстве. С собой Викторио взял гражданское платье, доставшееся ему от другого монаха, скончавшегося пару месяцев назад. Спрятанное под рясой, оно не привлекало внимания. Расчет молодого монаха был прост - за городом, в месте, которое он указал соседу, на берегу реки Арно, Викторио оставил рясу, сложив ее аккуратно возле самой воды. Всем должно было показаться, что он полез купаться, и утонул. Конечно, подобное было бы странно в январе месяце, но с утра началась оттепель, и солнце днем палило нещадно, будто в мае месяце. Для юга такое неудивительно, и желание искупаться действительно могло посетить брата Викторио, запарившегося под грубой шерстяной тканью толстой и теплой монашеской рясы. Найдя одежду и обувь, монаха, несомненно, сочтут утонувшим, ведь предпосылок для побега у него не было, как решит настоятель, уверенный в своем ученике. Так что мир праху...

Проделав операцию под кодовым именем "Свобода", уже днем Викторио стучал в двери дома Доменико. Ему открыл дворецкий, внимательно выслушал и позвал госпожу. Мужа Анны не было дома, и поэтому собеседование надлежало проводить ей. Никто не догадывался, сколько удовольствия она находила в этой обязанности. Викторио, хоть и был молод, но прекрасно понимал щекотливость положения госпожи, и поэтому никоим образом не выдал, что знаком с ней, следуя ее же правилам, заданным в начале беседы. Держась с Анной почтительно, и подчеркнуто заискивающе, как вел бы себя пришедший в дом к господам человек с улицы, Викторио обезоружил ее своей игрой. Она была рада, что не ошиблась в нем, уважая теперь и его актерское мастерство. У нее в голове не проскользнуло простой истины: человек будет каким угодно, и пойдет на все, чтобы только не подставить свою любимую, выдав ее. Собеседование было недолгим и простым. Она только задала несколько простых вопросов, откуда Викторио, где он работал до этого, и определила месячный испытательный срок. Викторио не солгал, он сказал, что работал в одном из монастырей бенедиктинцев, слукавив только в названии ордена, и добавив, что был слугой аббата. В остальном он отвечал честно. Они с ней договорились о плате, и управляющий пошел показывать Викторио его комнату, попутно знакомя с планировкой дома и кругом обязанностей. Они были просты - походы с кухаркой за продуктами, получение и отправка корреспонденции, и кое-что по дому, как например помощь при мелких ремонтах. Работа сложной не была, по сравнению с тем, чем занимался Викторио в монастыре. Тот, кто работал когда-либо на поле или на стройке меня поймет. Основа любого монастыря - молитва и труд, и это занимает большую часть суток, так что бывший монах к работе был привычен и считал ее необходимостью.

Викторио понимал, что свободы в общении с Анной он не получит, пока рядом будут находиться люди, лишние свидетели. Поэтому он ожидал знака с ее стороны, чтобы продолжить знакомство, основу которому положил день на кладбище Санта-Мария Новелла. Ждать пришлось неделю. Викторио знал, что сразу все не делается, и уж чему, а терпению его не было границ. Терпение дает молитва, и так как изо дня в день монахи молились минимум часа четыре (а доминиканцы и все шесть), то их терпение было просто резиновым. Бывший монах не сомневался, что нравится хозяйке, и понимал, что она сама сделает все необходимое для их свиданий. Он же ловил счастье даже оттого, что видел ее по несколько раз на дню, иногда издали, и знал, что с ней все в порядке.