Когда в сердце пылает любовь

Так всегда учила нас мать, и Хани повторял мне много раз, что «Порхающая смерть» требует жертвоприношения. Что если не дать смерти испить своей крови, то можно поплатиться за игру в вершителей судеб. Не нам решать, когда и кто должен закончить свой жизненный путь. Мы не боги, но порой другого выбора у нас нет.

— Раны незначительные, просто переутомление. Госпожа игнорирует полноценный обед, а может, и ужин. Она не отличается от дев своего возраста. Всё стремятся быть стройными, чтобы ветром сдувало, — ворчал где‑то по близости знакомый голос королевского целителя.

— Но она столько крови потеряла.

Я радостно улыбнулась, услышав обожаемый голос, растекающийся по моим венам патокой. Сразу вспомнилось, как мы с любимым стояли обнявшись. Он узнал меня даже под мороком! Я помнила мимолётный холод ветерка, когда Тантрион снимал с меня чары мастера Брентиэля, освобождая от чужого лика, и мне стало легче дышать.

— Не так и много, мой король, просто вам так кажется. Все мы беспокоимся за тех, кто нам дорог. Она должна скоро прийти в себя. Заставьте её поесть. И никаких тренировок, пока не восстановится.

— Как скажете, господин Айторин, — выдохнул мой король, мой любимый, мой самый нежный и внимательный. Он не ушёл, как я того боялась, был рядом, хотя, наверное, у него было много дел. Но ему я была куда важнее.

— Она улыбается, так и должно быть? — врезался в мой мир безмятежности надоедливый до икоты, доставший до самых печенок голос тёмного. Ну почему он постоянно лезет и всё портит!

Я открыла глаза, обернулась к нему, состроив угрожающую мину. Он ответил мне наглой улыбкой. Тёмный неуловимо изменился. В глазах его появился огонь жизни, на серой коже шее змеились белой вязью руны Древних. Он всё так же был в плаще и с забранными в высокий хвост волосами. Только сейчас я заметила серьги в его ушах. Драгоценные камни хищно блеснули, я знала, что каждый из них амулет. Я видела такие у тёмных пленных. Трибор запрещал к ним прикасаться, так как они могли и убить любопытного и жадного до чужого добра. Затем повернула голову в сторону моего любимого. Оба эльфа сидели с разных сторон от кровати, словно у одра смертельно больного. Обеспокоенные голубые глаза окутали своей нежностью. Густые брови сошлись на переносице, прокладывая две морщинки. Его губы шевелились, зовя меня по имени. Я поплыла. Пальцы короля ласково прошлись по моей щеке. Я любовалась водопадом белоснежных волос. Серебро одежд владыки, как и прежде, переливалось на свету. И этот идеал склонялся надо мной, только мой.

— Надо её накормить и пусть ещё поспит, — напомнил о своем присутствии хозяин лазарета.

— Хэни, Хэни, ну что ж ты так неосторожна? — ласково поругал меня мой король.

Я пожала плечами. Ну я же не виновата.

— Они сами на меня набросились, — сипло отозвалась, пугаясь своего голоса. Словно простудилась. Пришлось прокашляться, чтобы продолжить. — Я защищалась.

— Знаю, любимая, знаю.

Меня как молнией поразило. Любимая! Он назвал меня любимая!

— Ваше величество, — тут же заворчал лекарь, появляясь в поле зрения, всё такой же молодой и полный сил, в извечно бордовой тунике. — Что же вы делаете? Ещё нервного срыва мне не хватало. Госпожа Ясил, вам пока нельзя нервничать, — запричитал господин Айторин, но мне было не до него.

Сердце в груди забилось, радостно и быстро. Любимая, он назвал меня любимая! Да это самый лучший день в моей жизни! Я, кажется, плакала, так как мой король пальцами вытирал мне щеки.

— Не стыдно издеваться над ней, — сухо произнес тёмный. — Она же поверит, что ты её любишь.

Король поднял взгляд от меня, холодной яростью окинул его, я тоже обернулась, чуть приподнимаясь на локте. Боль в боках терпимо резанула по нервам.

— Не вмешивайся в то, о чём не знаешь, — предостерёг его мой любимый.

— Чего это я не знаю? — рассмеялся тёмный. Я молчала, так как голос меня ещё не слушался, но высказаться хотела. Чего это он такой дерзкий! Раб называется.

— Я не знаю того, что она нужна тебе только из‑за уникального дара, позволяющего подчинять всех себе?! Конечно, откуда мне знать, ведь это я причина смерти твоей первой жены…

— Замолчи! — крикнул Тантрион, вскакивая со своего места. — Не смей упоминать о ней своим поганым ртом.

— Не замолчу. Ты же растишь её, — тёмный указал на меня, а я вздрогнула, испуганно оборачиваясь к моему королю в поисках опровержения, — как замену той, ушедшей за грань.

Тёмный замолчал. Я в шоке смотрела на двух мужчин, которые, нависая над кроватью, с ненавистью глядели друг на друга. Я была между ними и не знала, что мне делать. Кому верить? Что, вообще, происходит? Только что я плыла от счастья, а теперь было холодно и страшно.

— Ты ничего не знаешь о любви, тёмный. Ты тот, кто разрушает всё, до чего способен дотянуться. Не тебе говорить о том, что для тебя непостижимо.

— Да конечно, куда уж мне, тёмному, понять твои хитрые планы.

— Перестаньте! — неожиданно строго крикнул на них королевский целитель. Хоть он и был добрее всех в Златолесье, но всегда требовал дисциплины в лазарете.

Я часто бывала у него здесь, так как ушибы и ссадины преследовали меня на каждом шагу в детстве. А добрые и полные мудростью многих веков зелёные глаза господина Айторина помогали моим слезам иссушиться, а боли уйти. Его мягкие тёплые пальцы не раз снимали усталость и хворь. Его обожали пациенты, особенно пациентки, я даже слышала, как одна настойчивая и предприимчивая особа специально приезжала во дворец, чтобы подвернуть ногу на балу и угодить прямиком в лазарет к господину Айторину. Но, видимо, сердце целителя та ещё крепость, коль он до сих пор живёт своей работой.

Я цеплялась за мысли о судьбе постороннего мне эльфа, чтобы не упасть в чёрную яму, разверзнувшуюся подо мной. Слова тёмного били прямо в сердце. А король, он вспылил. Я всегда знала, что наш владыка горевал о потере своей жены. Но это было так давно. Да, мне никогда и рядом не стоять с той красавицей, портрет которой украшал зелёную гостиную дворца. Ириадил меня частенько туда водил, объясняя, что его отец не забудет никогда мать. Никогда. И сейчас я слышала боль в голосе любимого.

Никогда — страшное слово. Я подняла взор на своего владыку, который отдал приказ увести тёмного в подземелье, говоря, что в камере ему самое место. Никогда — это даже дольше чем вечность. Я несмело взяла Тантриона за руку. Жалость во мне затмила боль. Значит, растил, чтобы я заняла её место. Стать ему равной. Стать любимой женой.

Тантрион сжал мои ледяные пальцы, согревая своим теплом, поцеловал их. Он сел возле меня, склоняясь, заслоняя от всего мира.

— Хэни, не слушай никогда своего раба.

Опять это слово. Никогда — это невозможно бесконечно.

— Он прав? — тихо отозвалась в ответ. — Я нужна вам из‑за моего дара?

— Хэни, не слушай никого. Ты никогда никого не слушала, решения принимала сама и сейчас не изменяй себе. Только знай, что я дождусь тебя. Я столько лет ждал, что уже не в силах отступить. Столько лет горел этим чувством, которое ты возродила во мне. От прошлого не убежишь, любимая, оно постоянно будет преследовать, как бы я ни старался тебя от него оградить.

Я, вглядываясь в лазурь его глаз, слушала успокаивающий голос и боялась разрушить, казалось бы, тонкое, хрупкое стекло, искрящееся в лучах солнца. Мы словно оказались одни в этом мире, вокруг нас разрасталась хрустальная красота, столпами тянущаяся до самого неба. Переливаясь лучами, радуги раскрывали свои веера. Мне слышался звон колокольчиков, пение прибоя. Этот мир был для нас, мы были созданы друг для друга. А прошлое, от него никуда не деться, но главное, это будущее, которое мы сами построим для себя.

— Всё будет хорошо, я обещаю, — шептал Тантрион, а я верила.

Хотела верить ему и доверчиво кивала головой. Я нужна ему, а он мне. Я люблю его так безгранично, что готова ему подарить этот мир из хрустальных стен, которые оберегали нас. Среди этих скал гулял вольный ветер, и мы могли летать, стоило лишь подняться вверх по ступеням, туда, где радуги образовывали невесомые мосты.