Магистериум морум (СИ)

Он надёжно зафиксировал свою машину на балконе, и теперь ночь за ночью царапал ножом «восходы» и «закаты» на медных кольцах. И мучительная странная истина всё чаще посещала его ум. По смещениям курсов небесных тел выходило, что луны и солнце продолжали потом свои пути и в нижней полусфере, освещая находящийся под Серединным миром Ад. Но ведь в Аду предполагалась первозданная тьма, скрывающая в себе море огня? И непонятно было, куда же деваются тогда внизу луны и солнце?

Магистр нанёс очередную царапину и задумчиво погладил коротко стриженую бороду: адский Мир решительно не помещался в неожиданно круглую модель Мира прочего.

Фабиус достал из кармана фартука платок белёного полотна, вытер пот со лба и облокотился на каменные перильца балкона, наблюдая за небом. Одна из лун была круглой, вторая же – половинной. Такой, словно на неё падала чья-то круглая тень. А у чего на небе, спрашивается, тень может быть круглой? Да и от чего может появиться вдруг тень среди светил небесных? Разве что…

Магистр метнулся в башню, едва не своротив свою астрологическую машину, схватил со стола огарок свечи, втиснулся опять на балкон, нагрел огарок заклинанием и припечатал к обручу, обозначающему пути солнца.

Понял, что поторопился. Поморщился, оторвал огарок. Тщательно отмерил место на «подземной» части кольца, где по его новой странной логике должно было сейчас прятаться дневное светило. Снова припечатал. А потом, испытывая трепет, зажёг огонёк, пробормотав «lux». Чуть подвинул дуги, избирающие движения лун, и… Тень! Тень, получившаяся от монетки и света самодельного солнца, упала на пометку, обозначающую луну!

Магистр ощутил себя вором, проникшим в сокровищницу правителя Серединных земель. Он замер, утратив от восторга способность дышать.

Но дивное чувство длилось всего лишь пару мгновений, а потом покинуло его, оставив взамен тревогу. Жирный воск склеил пальцы, поднявшийся вдруг ветер задул свечу, рванул рубашку, охлаждая вспотевшую спину.

Магистр скатал с пальцев воск, глянул для верности в трактат именитого астролога и рассмеялся его глупости.

Нет! Луны и солнце никак не могли двигаться иначе, чем по кольцу вокруг плоскости Земли! Но где же тогда располагается Ад?

Загадка была острее кинжала. Торопиться, однако, не следовало. Нужно было продолжать неспешные наблюдения, тщательно зарисовывая и записывая полученный опыт. Сияние мысли рано или поздно посещает любые головы, но возжигает свет лишь там, где царит незыблемый порядок! Так обычно говорил себе магистр Фабиус, но именно порядок и тяготил его сейчас. Магу хотелось расхохотаться во весь голос, расправить крылья, чайкой броситься вниз с узкого балкона прямо в быструю Неясыть!

Но Фабиус лишь вдохнул полной грудью холодный воздух с реки, усмиряя зудение в мышцах, и замер, исполненный благодарности к сущему. Он позволил себе расслабиться, ощутить слияние со стихиями – ветром дремлющим, водой блестящей, землёю сонной и огнём, скрытым под пеплом.

Маг уже почти растворился мыслями в окружающем, когда его сосредоточенность нарушило вдруг негромкое звяканье.

Внутреннее, колдовское, зрение Фабиуса тут же обострилось. Метнулось ласточкой по двору, коршуном поднялось ввысь, к тяжёлому тёмному небу. Башня была расположена в достаточно защищённом месте, на небольшом скалистом острове посреди бурной реки. Но мост охраняли двое обычных слуг, а мало ли каким тварям захочется вдруг головы действительного члена Магического совета?

Однако звук прилетел не с дружественным магистру ветром. Он исходил из окна нижнего этажа башни, где располагалась комната сына. Теперь оттуда же послышались вскрик, лязг железа о камень и словно бы… бормотание.

Фабиус ощутил досаду. Дамиен давно обходился без няньки и был уже слишком взрослым, чтобы говорить во сне или плакать от призрачного страха. Но всё-таки маг оправил одежду, стряхнув с рабочего кожаного фартука застывшие кусочки воска, и тихо направился вниз.

«Может, стоит, наконец, показать астрологические опыты сыну, раз уж дурной сон разбудил его? – размышлял Фабиус. – Не смущая, разумеется, юный разум проблемами расположения Ада в привычной сфере мира, но хотя бы так, чтобы привить склонность к ночным наблюдениям? Конечно, в юном возрасте ночью полагается спать, однако мальчик – будущий маг…»

Дамиен был единственным сыном и наследником весьма пожившего магистра. Мальчик входил уже в юношеский возраст, был пытлив, сообразителен, но несколько романтичен и малоуважителен к авторитетам Магистериума. Фабиус не раз замечал его за неподобающими разговорами с оруженосцами, подмастерьями…

За дверью сына раздался звон.

Магистр ускорил шаг, рискуя оступиться на узкой винтовой лестнице, освещённой единственным почти прогоревшим факелом, приоткрыл, наконец, тяжёлую дверь и застыл на пороге: Дамиен скакал по комнате в ночной рубашке, размахивая тяжёлым учебным мечом!

Двигался он уверенно, ловко совершая колющие и рубящие удары, уклоняясь от неведомого противника, парируя его выпады. Он раскраснелся, но дышал ровно, видимо, такая забава была ему не в новость.

Фабиус так и остолбенел в дверях: потомственный маг не может унизиться до того, чтобы взять в руки оружие воина! Мальчишке уже сравнялось пятнадцать зим, он не должен так опрометчиво, так глупо…

– Дамиен! – магистр не удержался и возвысил голос.

Меч с грохотом обрушился на каменный пол. Юноша замер – краснощёкий, с прилипшими ко лбу кудрями. Его губы медленно теряли улыбку.

Фабиус молчал. Он не знал, о чём говорить. Дамиен осваивал магическое мастерство с раннего детства. И кодекс Магистериума занимал в его обучении должное место, как тому и положено. Дамиен должен был запомнить уже, что руки мага могут, конечно, касаться холодного железа, всё это предрассудки, что от железа теряется мастерство, но вот унижать себя перед чернью нельзя. Маг не вправе уподобляться воинам и размахивать железяками. Только серебряный кинжал – подобающее оружие мага, и в цель его должно направить правильно сложенное заклятие, а не обезьяньи прыжки и ужимки!

Ощутив гнев отца, юноша сделал шаг назад, но глаз не опустил. Так и смотрел, горячо, не моргая. Краснота сползала с его щёк: что-что – а стыдно ему не было. Дамиен был испуган, ощущал себя преступником, но и жажда нарушения запретов бушевала в нём сейчас в полную силу лунных, наполненных потоков.

– Как ты посмел!.. – начал Фабиус хмуро и осёкся.

Дамиен сделал ещё один шаг назад. Глаза его блестели, зрачки расширились, дыхание участилось. Он родился бойцом, а не трусом, и порка на конюшне пришлась бы ему сейчас как никогда кстати. Но магистр не мог посветить в случившееся слуг. А сам… Поднимется ли у него рука?

Он никогда не наказывал мальчика, ведь это причинило бы боль обоим. Жалел его или себя? И вот – дожалелся.

– Дамиен! – сказал Фабиус, сдвинув брови так, что они словно бы срослись в одну черту. – Иди за мной!

Кнут был на конюшне. Нужно было спуститься вниз, пройти через двор, открыть двери в конюшню, где спали на сене два младших конюха…

Фабиус вышел на лестницу, подождал, пока сын набросит плащ прямо на ночную рубашку и… стал подниматься на средний, рабочий, этаж колдовской башни. Туда, где он проводил большую часть времени. Чей круглый зал был для него и кабинетом, и даже в какой-то мере домом, потому что он часто засыпал там на соломенном тюфяке, лежащем в углу.

Дамиен плёлся за отцом, не очень-то понимая, что ему грозит, пока не сообразил: они в любимой комнате магистра, где ночью светло, как днём, от толстых свечей, где хранятся книги и минералы, где отец проводит свои загадочные научные эксперименты, далеко не всегда магические, но сложные и загадочные.

Юноша остановился, озираясь с недоумением и некоторой робостью. Отец нечасто звал его сюда. Учебные занятия проводились в комнате Дамиена, нужные книги и амулеты старый маг выбирал для него сам, не очень-то допуская к более «взрослым» фолиантам и артефактам. Но был и ещё более запретный зал башни, самый верхний, где огнедышащая пентаграмма покрывала добрую четверть пола из розовато-серого мрамора, куда по ночам тянулись иногда с неба сверкающие шлейфы, откуда доносились загадочные звуки...